Page 211 - Избранное

В тот день, когда телеграфист собрал в узлы свои вещи и сказал: "Не поминайте лихом,
Домна Павловна, завтра я съеду", — в тот день все погибло.
Ночью Забежкин сидел на кровати перед Домной Павловной и говорил:
— Мне, Домна Павловна, счастье с трудом дается. Иные очень просто и в Америку
ездят и комнаты внаймы берут, а я, Домна Павловна… Да вот, не пойди я тогда за прохожим,
ничего бы и не было. И вас бы, Домна Павловна, не видеть мне, как ушей своих… А тут
прохожий. Объявление. Девицам не тревожиться. Хе-хе, плюха-то какая девицам, Домна
Павловна!
— Ну, спи, спи! — строго сказала Домна Павловна. — Поговорил и спи.
— Нет, — сказал Забежкин, поднимаясь, — не могу я спать, у меня, Домна Павловна,
грудь рвет. Порыв… Вот я, Домна Павловна, мысль думаю… Вот коза, скажем, Домна
Павловна, такого счастья не может чувствовать…
— А?
— Коза, я говорю, Домна Павловна, не может ощущать такого счастья. Что ж коза?
Коза — дура. Коза и есть коза. Ей бы, дуре, только траву жрать. У ней и запросов никаких
нету. Ну, пусти ее на Невский — срамота выйдет, недоразумение… А человек, Домна
Павловна, все-таки запросы имеет. Вот, скажем, меня взять. Давеча иду по Невскому —
тыква в окне. Заеду, думаю, узнаю, какая цена той тыкве. И зашел. И все-таки человеком
себя — чувствуешь. А что ж коза, Домна Павловна? Вот хоть бы и Машку вашу взять —
дура, дура и есть. Человек и ударить козу может и бить даже может и перед законом
ответственности не несет — чист, как стеклышко.
Домна Павловна села.
— Какая коза, — сказала она, — иная коза при случае и забодать может человека.
— А человек, Домна Павловна, козу палкой, палкой по башке по козлиной.
— Ну и знай, коза — может молока не дать, как телеграфисту давеча.
— Как телеграфисту? — испугался Забежкин. — Да чего ж он ходит туда? Да как же
это коза может молока не дать, ежели она дойная?
— А так и не даст!
— Ну, уж это пустяки, Домна Павловна, — сказал Забежкин, дохаживая по комнате. —
Это уж. Что ж это? Это бунт будет.
Домна Павловна тоже встала.
— Что ж это? — сказал Забежкин. — Да ведь это же, Домна Павловна, вы странные
вещи говорите… А вдруг да когда-нибудь, Домна Павловна, животные протест человеку
объявят? Козы, например, или коровы, которые дойные. А? Ведь может же такое быть
когда-нибудь? Начнешь их доить, а они бодаются, — копытами по животам бьют. И Машка
наша может копытами… А ведь Машка наша, Домна Павловна, забодать, например, Ивана
Нажмудиныча может.
— И очень просто, — сказала Домна Павловна.
— А ежели, Домна Павловна, не Иван Нажмудиныча забодает Машка, а комиссара,
товарища Нюшкина? Товарищ Нюшкин из мотора выходит, Арсений дверку перед ним —
пожалуйте, дескать, товарищ Нюшкин, а коза Машка, спрятавшись, на дверкой стоит.
Товарищ Нюшкин — шаг, и она подойдет, да и тырк его в живот по глупости.
— Очень просто, — сказала Домна Павловна.
— Ну, тут народ стекается. Конторщики. А товарищ Пушкин очень даже рассердится.
"Чья, — скажет, — это коза меня забодала?" А Иван Нажмудиньн уж тут, задом вертит. "Это
коза, — скажет, — Забежкина. У неге, скажет, кроме того, насупротив фамилии шесть
галочек". — "А, Забежкина, — скажет товарищ комиссар, — ну, так уволен он по
сокращению штатов". И баста.
— Да что ты все про козу-то врешь? — спросила Домна Павловна. — Откуда это твоя
коза?
— Как откуда? — сказал Забежкин. — Когда, конечно, Домна Павловна, не моя, коза
ваша, но ежели брак, хоть бы даже гражданский, и как муж, в некотором роде…