Page 209 - Избранное

— Нет, — сказал Забежкин, — это не я. Это Иван Нажмудинович на Кавказ ездил. Он
даже в Нахичевани был…
Еще Забежкин хотел рассказать про кавказские нравы, но вдруг сказал:
— Батюшка, уважаемый сосед, молодой человек! Вот я сейчас на колени опущусь…
И Забежкин встал на колени. Телеграфист испугался и закрыл рот.
— Батюшжа, уважаемый товарищ, бейте меня, уничтожайте! До боли бейте.
Телеграфист, думая, что Забежкин начнет его сейчас бить, размахнулся и ударил
Забежкина.
— Ну, так! — сказал Забежкин, падая и вставая снова — Так. Спасибо! Осчастливили.
Слезы у меня текут… Я решенья жду — съезжайте с квартиры, голубчик, уважаемый
товарищ.
— Как же так? — спросил телеграфист, закрывая рву. — Странные ваши шутки.
— Шутки! Драгоценное слово — шутки! Батюшка сосед, Иван Кириллович, вам — с
Домней Павловной баловство и шутки, а мне — настоящая жизнь. Вот весь перед вами
варотился… Съезжайте с квартиры, в четверг же съезжайте… Остатний раз прошу. Плохо
будет.
— Чего? — спросил телеграфист. — Плохо? Мне до самой смерти плохо не будет. А
если приспичило вам… да нет, странные шутки… Не могу-с.
— Батюшка, я еще чем-нибудь попрошу…
— Не могу-с. Да и за что же мне с квартиры съезжать… Мне нравится эта старяга. Да
вы, впрочем, хорошенько попросите. Расход ведь в переездах, и, вообще, вы попросите. Я
люблю, когда меня просят.
Забежкин бросился в свею комнату и через минуту вернулся.
— Вот! — сказал он, задыхаясь. — Вот еще сапожки и шнурки сот запасные.
Телеграфист примерил сапоги и сказал:
— Жмут. Ну, ладно. Дайте срок — съеду. Только странные ваши шутки…
Забежкин зашел в свою комнату и тихонько сел у окна.
Забежкин на службу не пошел.
С куском хлеба он пробрался в сарай и сел перед козой на корточки.
— Готово, Машка Шабаш Убрал вчера телеграфиста Кобенился и сопротивлялся, ну,
да ничего — свалил. Сапоги ему, Машка, отдал… Теперь что же, Машка? Теперь Домна
Павловна осталась. Тут, главное, на чувства рассчитывать нужно. На эстетику, Машка. Розу
сейчас пойду куплю. Вот, скажу, вам роза — нюхайте… Завтра куплю, а нынче запарился я,
Машка… Ну, ну, нету больше. Хватит.
Забежкин прошел в свою комнату и лег на кровать. Розу он купить не успел. Домна
Павловна пришла к нему раньше.
Она сказала:
— Ты что ж это сапогами-то даришься? Ты к чему это сапоги телеграфисту отдал?
— Подарил я, Домна Павловна. Хороший он очень человек. Чего ж, думаю, ему не
подарить? Подарил, Домна Павловна.
— Это Иван Кириллович-то хороший человек? — спросила Домна Павловна. —
Неделю, подлец, не живет и до свиданья. С квартиры съезжает… Это он-то хороший
человек? Отвечай, если спрашивают?!
— А я, Домна Павловна, думал…
— Чего ты думал? Чего ты, раззява, думал?
— Я думал, Домна Павловна, он и вам нравится. Вы завсегда с ним хохочете…
— Это он-то мне нравится? — Домна Павловна всплеснула руками. — Да он цельные
дни бильярды гоняет, а после с девчонками… Чего я в нем не видала? Да он и внимания-то
своего на меня не обратит… Ну, и врать же ты… Да он, прохвост ты человек при
наружности своей первую красавицу возьмет, а не меня. Ну, и дурак же ты.
— Домна Павловна, — сказал Забежкин, — про красавицу это до чего верно вы;
сказали — слов нет. Это такой человек, Домна Павловна… Он заврался давеча: люблю,