Page 23 - Избранное

ВИКТОРИЯ КАЗИМИРОВНА

В Америке я не бывал и о ней, прямо скажу, ничего не знаю.
А вот из иностранных держав про Польшу знаю. И даже могу ее разоблачить.
В германскую войну я три года ходил по польской земле… И, конечно, изучил эту
нацию…
Нет, это уже очень чересчур гордая нация. И среди них женское население особенно
задается.
Но между тем однажды я встретил одну польскую паненку и ее полюбил, и через это
такая у меня к Польше симпатия пошла, лучше, думаю, этого народа и не бывает.
И нашло на меня, прямо скажу, такое чудо, такой туман: что она, прелестная красавица,
ни скажет, то я и делаю.
Убить человека я, скажем, не согласен — рука дрогнет, а тут убил, и другого,
престарелого мельника, убил. Хоть и не своей рукой, да только путем своей личной
хитрости.
А сам, подумать грустно, ходил легкомысленно женишком прямо около нее, бороденку
даже подстриг и подлую ее ручку целовал.
Было такое польское местечко Крево. На одном конце — пригорок, немцы окопались.
На другом — обратно пригорок, мы окопчики взрыли, и польское это местечко Крево
осталось лежать между окопчиками в овраге.
Польские жители, конечно, уволились, а которые хозяева и, как бы сказать, добришко
кому покинуть грустно — остались. И как они так существовали — подумать странно.
Пуля так и свистит, так и свистит над ними, а они — ничего, живут себе прежней
жизнью.
Ходили мы к ним в гости.
Бывало, в разведку либо в секрет, а уж по дороге, безусловно, в польскую халупу.
К мельнику все больше ходили.
Мельник такой существовал престарелый. Баба его сказывала: имеет, говорит, он
деньжонки капиталом, да только не говорит где. Будто обещал сказать перед смертью, а пока
чего-то пугается и скрывает.
А мельник, это точно, скрывал свои деньжонки.
В задушевной беседе он мне все и высказал. Высказал, что желает перед смертью
пожить в полное семейное удовольствие.
— Пусть, — говорит, — они меня такого-то малехонько побалуют, а то скажи им, где
деньжонки, — оберут как липку и бросят за свои любезные, даром что свои родные
родственники.
Мельника этого я понимал и ему сочувствовал. Да только какое уж там, сочувствовал,
семейное удовольствие, если болезнь у него жаба и ноготь, приметил я, синий.
Хорошо-с. Баловали они старичка.
Старик кобенится и финтит, а они так во взор его и смотрят, так перед ним и трепещут,
пугаются, что не скажет про деньги.
А была у мельника семья: баба его престарелая да неродная дочка, прелестная паненка
Виктория Казимировна.
Я вот рассказывал великосветскую историю про клад князя вашего сиятельства — все
воистинная есть правда: и босячки-крохоборы, и что били меня инструментом, да только не
было в тот раз прекрасной полячки Виктории Казимировны. Была тогда другая особа, тоже,
может быть, полячка супруга молодого князя вашего сиятельства. А что касается Виктории
Казимировны, то быть ее тогда, конечно, не могло. Была одна в другой раз и по другому
делу… Была она, Виктория Казимировна, дочка престарелого мельника.
И как это вышло? С первого даже дня завязались у нас прелестные отношения…
Только, помню, пришли раз к мельнику. Сидим — хихикаем, а Виктория Казимировна все,