Page 39 - Избранное
P. 39

— Ну, — спрашивает, — брат, есть ли, по-твоему, бог или бога нету?
                     Коситься стали мужички. Хитрит, что ли, поп? Может, тайную цель в этом имеет?
                     И  дошло  однажды  до  крайних  пределов  —  метаться  стал  поп.  Не  в  состоянии  был
               дожидаться знаменья. Ночью раз раскидался в постели, горит весь.
                     "Что ж это, — думает, — нету, значит, бога? Обман? Всю жизнь, значит, ослепление?
               Всю жизнь, значит, дурачество было?.. Ходил, ровно чучело, в облачении, кадилом махал…
               Богу это нужно? Ха! Нужно богу? Бог? Какой бог? Где его знаменье?"
                     Затрясся поп, сполз с постели, вышел из дому тайно от матушки и к церкви пошел.
                     "Плюну, — подумал поп, — плюну в царские врата…"
                     Подумал так, устрашился своих мыслей, присел даже на корячки и к церкви пополз.
                     Дополз поп до церкви.
                     "Эх,  —  думает,  —  знаменье!  Знаменье  прошу…  Если  ты  есть,  бог,  обрушь  на  меня
               храм. Убей на месте…"
                     Поднял голову поп, смотрит — в церкви, в боковом окне — свет.
                     Потом облился поп, к земле прильнул, пополз на брюхе. Дополз. Храм открыт был. В
               храме были воры.
                     На лесенке, над иконой чудотворца, стоял парень и ломиком долбил ризу. Внизу стоял
               мужик — поддерживал лесенку.
                     — Сволочи!  —  сказал  парень.  —  Риза-то,  брат,  никакая  —  кастрюльного  золота.  Не
               стоит лап пачкать… И тут бога обманывают…
                     Поп пролежал всю ночь в храме.
                     Наутро  поп  собрал  мужичков,  поклонился  им  в  пояс,  расчесал  свою  гриву  медным
               гребешком и овечьими ножницами обкорнал ее до затылка.
                     И стал с тех пор жить по-мужицки.
                     1922

                                                        НА ЖИВЦА

                     В трамвае я всегда езжу в прицепном вагоне.
                     Народ там более добродушный подбирается.
                     В  переднем  вагоне  скучно  и  хмуро,  и  на ногу  никому  не  наступи.  А  в  прицепке,  не
               говоря уже о ногах, мне привольней и веселей.
                     Иногда там пассажиры разговаривают между собой на отвлеченные философские темы
               — о честности, например, или о заработной плате. Иногда же случаются и приключения.
                     На днях ехал я в четвертом номере.
                     Вот два гражданина против меня. Один с пилой. Другой с пивной бутылкой. Бутылка
               пустая. Держит человек бутылку в руках и пальцами по ней щелкает. А то к глазу поднесет и
               глядит на пассажиров через зеленое стекло.
                     Рядом со мной — гражданка в теплом платке. Сидит она вроде сильно уставшая или
               больная.  И  даже  глаза  по временам закрывает.  А  рядом  с  гражданкой  —  пакет.  Этакий в
               газету завернут и бечевкой перевязан.
                     И  лежит  этот  пакет  не  совсем  рядом  с  гражданкой,  а  несколько  поодаль.  Гражданка
               иногда косо на него поглядывает.
                     — Мамаша! — говорю я гражданке. — Гляди, пакет унесут. Убери на колени.
                     Гражданка сердито посмотрела на меня, сделала таинственный знак рукой и, приложив
               палец к своим губам, снова закрыла глаза.
                     Потом опять с сильным неудовольствием посмотрела на меня и сказала:
                     — Сбил ты меня с плану, черт такой…
                     Я хотел было обидеться, но гражданка язвительно добавила:
                     — А может, я нарочно пакет этот отложила. Что тогда? Может, я и не сплю, а все как
               есть вижу и нарочно глаза прикрываю?..
                     — То есть как? — удивился я.
   34   35   36   37   38   39   40   41   42   43   44