Page 41 - Избранное

— Ну, рассказывай, Фекла, — сказал поп, — какие грехи? В чем грешна? Не
злословишь ли по-пустому? Не редко ли к богу прибегаешь?
— Грешна, батюшка, конечно, — сказала Фекла, кланяясь.
— Бог простит, — сказал поп, покрывая Феклу епитрахилью.
— В бога-то веруешь ли? Не сомневаешься ли?
— В бога-то верую, — сказала Фекла. — Сын-то, конечно, приходит, например,
выражается, осуждает, одним словом. А я-то верую.
— Это хорошо, матка, — сказал поп. — Не поддавайся легкому соблазну. А чего,
скажи, сын-то говорит? Как осуждает?
— Осуждает, — сказала Фекла. — Это, говорит, пустяки — ихняя вера. Ноту, говорит,
не существует бога, хоть все небо и облака обыщи…
— Бог есть, — строго сказал поп. — Не поддавайся на это… А чего, вспомни, сын-то
еще говорил?
— Да разное говорил.
— Разное! — сердито сказал, поп. — А откуда все сие окружающее? Откуда планеты,
звезды и луна, если богато нет? Сын-то ничего такого не говорил — откуда, дескать, все сие
окружающее? Не химия ли это? Припомни не говорил он об этом? Дескать, все это химия, а?
— Не говорил, — сказала Фекла, моргая глазами.
— А может, и химия, — задумчиво сказал поп. — Может, матка, конечно, и бога нету
— химия все…
Бабка Фекла испуганно посмотрела на попа. Но тот положил ей на голову епитрахиль и
стал бормотать слова молитвы.
— Ну иди, иди, — уныло сказал поп. — Не задерживав верующих.
Фекла еще раз испуганно оглянулась на попа и вышла, вздыхая и смиренно
покашливая. Потом подошла к своему угодничку, посмотрела на свечку, поправили
обгоревший фитиль и вышла из церкви.
1923

БЕДА

Егор Ивапыч, по фамилии Глотов, мужик из деревни Гнилые Прудки, два года копил
деньги на лошадь. Питался худо, бросил махорку, а что до самогона, то забыл, какой и вкус в
нем. То есть как ножом отрезало — не помнит Егор Иваныч, какой вкус, хоть убей.
А вспомнить, конечно, тянуло. Но крепился мужик. Очень уж ему нужна была лошадь.
"Вот куплю, — думал, — лошадь и клюкну тогда. Будьте покойны".
Два года копил мужик деньги и на третий подсчитал свои капиталы и стал собираться в
путь.
А перед самым уходом явился к Егору Иванычу мужик из соседнего села и предложил
купить у него лошадь. Но Егор Иваныч предложение это отклонил. И даже испугался.
— Что ты, батюшка! — сказал он. — Я два года солому жрал — ожидал покупки. А тут
на-кося — купи у него лошадь. Это вроде как и не покупка будет… Нет, не пугай меня,
браток. Я уж в город лучше поеду. Понастоящему чтобы.
И вот Егор Иваныч собрался. Завернул деньги в портянку, натянул сапоги, взял в руки
палку и пошел.
А на базаре Егор Иваныч тотчас облюбовал себе лошадь.
Была эта лошадь обыкновенная, мужицкая, с шибко раздутым животом. Масти она
была неопределенной — вроде сухой глины с навозом.
Продавец стоял рядом и делал вид, что он ничуть но заинтересован, купят ли у него
лошадь.
Егор Иваныч повертел ногой в сапоге, ощупал деньги и, любовно поглядывая на
лошадь, сказал:
— Это что ж, милый, лошадь-то, я говорю, это самое, продаешь ай пот?