Page 53 - Избранное

Знаю, что делаю. Снял?
Машенька в ужасе глядела на человека и не двигалась. Вася Чесноков присел на снег и
стал расшнуровывать ботинки.
— У ей и шуба, — снова сказал Вася, — и калоши, а я отдувайся за всех…
Человек напялил на себя Васину шубу, сунул ботинки в карманы и сказал:
— Сиди и не двигайся и зубами не колоти. А ежели крикнешь или двинешься —
пропал. Понял, сволочь?
И ты, дамочка…
Человек поспешно запахнул шубу и вдруг исчез.
Вася обмяк, скис и кулем сидел на снегу, с недоверием посматривая на свои ноги в
белых носках.
— Дождались, — сказал он, со злобой взглянув на Машеньку. — Я же ее провожай, я и
имущества лишайся. Да?
Когда шаги грабителя стали совершенно неслышны, Вася Чесноков заерзал вдруг
ногами по снегу и закричал топким, пронзительным голосом:
— Караул! Грабят!
Потом сорвался с места и побежал по снегу, в ужасе подпрыгивая и дергая ногами.
Машенька осталась у решетки.
1924

ЖЕНИХ

На днях женился Егорка Басов. Взял он бабу себе здоровую, мордастую, пудов на пять
весом. Вообще повезло человеку.
Перед тем Егорка Басов три года ходил вдовцом — никто не шел за пего. А сватался
Егорка чуть не к каждой. Даже к хромой солдатке из местечка. Да дело расстроилось из-за
пустяков.
Об этом сватовстве Егорка Басов любил поговорить. При этом врал он неимоверно,
всякий раз сообщая все новые и удивительные подробности.
Все мужики наизусть знали эту историю, но при всяком удобном случае упрашивали
Егорку рассказать сначала, заранее давясь от смеха.
— Так как же ты, Егорка, сватался-то? — спрашивали мужики, подмигивая.
— Да так уж, — говорил Егорка — обмишурился.
— Заторопился, что ли?
— Заторопился, — говорил Егорка. — Время было, конечно, горячее — тут и косить,
тут и носить, и хлеб собирать. А тут, братцы мои, помирает моя баба. Сегодня она, скажем,
свалилась, а завтре ей хуже. Мечется, и бредит, и с печки падает.
— Ну, — говорю я ей, — спасибо, Катерина Васильевна, без ножа вы меня режете. Не
вовремя помирать решили. Потерпите, говорю, до осени, а осенью помирайте.
А она отмахивается.
Ну, позвал я, конечно, лекаря. За пуд овса. Лекарь пересыпал овес в свой мешок и
говорит:
— Медицина, говорит, бессильна что-либо предпринять. Не иначе, как помирает ваша
бабочка.
— От какой же, — спрашиваю, — болезни? Извините за нескромный вопрос.
— Это, — говорит, — медицине опять-таки неизвестно.
Дал все-таки лекарь порошки и уехал.
Положили мы порошки за образа — не помогает. Брендит баба, и мечется, и с печки
падает. И к ночи помирает.
Взвыл я, конечно. Время, думаю, горячее — тут и носить, тут и косить, а без бабы
немыслимо. Чего делать — неизвестно. А ежели, например, жениться, то опять-таки на ком
это жениться? Которая, может, и пошла бы, да неловко ей наспех. А мне требуется наспех.