Page 48 - Избранное
P. 48

водопровода и уборной? Действует?
                     — Да, — отвечает, — действует.
                     И сама кутается в байковый платок, и ни мур-мур больше. Только глазами стрижет. И
               зуб во рте блестит. Походил я к ней месяц — привыкла. Стала подробней отвечать. Дескать,
               действует водопровод, спасибо вам, Григорий Иванович.
                     Дальше — больше, стали мы с ней по улицам гулять. Выйдем на улицу, а она велит
               себя под руку принять. Приму ее под руку и волочусь, что щука. И чего сказать — не знаю, и
               перед народом совестно.
                     Ну, а раз она мне и говорит:
                     — Что  вы,  говорит,  меня  все  по  улицам  водите?  Аж  голова  закрутилась.  Вы  бы,
               говорит, как кавалер и у власти, сводили бы меня, например, в театр.
                     — Можно, — говорю.
                     И как раз на другой день прислала комячейка билеты в оперу. Один билет я получил, а
               другой мне Васька-слесарь пожертвовал.
                     На  билеты  я  не  посмотрел,  а  они  разные.  Который  мой  —  внизу  сидеть,  а  который
               Васькин — аж на самой галерке.
                     Вот  мы  и  пошли.  Сели  в  театр.  Она  села  на  мой  билет,  я  —  на  Васькин.  Сижу  на
               верхотурье и ни хрена не вижу. А ежели нагнуться через барьер, то ее  вижу. Хотя плохо.
               Поскучал я, поскучал, вниз сошел. Гляжу — антракт. А она в антракте ходит.
                     — Здравствуйте, — говорю.
                     — Здравствуйте.
                     Интересно, — говорю, — действует ли тут водопровод?
                     — Не знаю, — говорит.
                     И сама в буфет. Я за ней. Ходит она по буфету и на стойку смотрит. А на стойке блюдо.
               На блюде пирожные.
                     А я этаким гусем, этаким буржуем нерезаным вьюсь вокруг ее и предлагаю:
                     — Ежели, говорю, вам охота скушать одно пирожное, то не стесняйтесь. Я заплачу.
                     — Мерси, — говорит.
                     И вдруг подходит развратной походкой к блюду и цоп с кремом и жрет.
                     А денег у меня — кот наплакал. Самое большое, что па три пирожных. Она кушает, а я
               с  беспокойством  по  карманам  шарю,  смотрю  рукой,  сколько  у  меня  денег.  А  денег  —  с
               гулькин нос.
                     Съела она с кремом, цоп другое. Я аж крякнул. И молчу. Взяла меня этакая буржуйская
               стыдливость. Дескать, кавалер, а не при деньгах.
                     Я хожу вокруг нее, что петух, а она хохочет и на комплименты напрашивается.
                     Я говорю:
                     — Не пора ли нам в театр сесть? Звонили, может быть.
                     А она говорит:
                     — Нет.
                     И берет третье.
                     Я говорю:
                     — Натощак — не много ли? Может вытошнить.
                     А она:
                     — Нот, — говорит, — мы привыкшие.
                     И берег четвертое.
                     Тут ударила мне кровь в голову.
                     — Ложи, — говорю, — взад!
                     А она испужалась. Открыла рот, а во рте зуб блестит.
                     А мне будто попала вожжа под хвост. Все равно, думаю, теперь с пей не гулять.
                     — Ложи, — говорю, — к чертовой матери!
                     Положила она назад. А я говорю хозяину:
                     — Сколько с нас за скушанные три пирожные?
   43   44   45   46   47   48   49   50   51   52   53