Page 50 - Избранное
P. 50

— Пустяки, Марья Васильевна Блохина. Еще продержится.
                     А деверь нажрался арбуза и отвечает:
                     — То есть как это пустяки? Хорошие пустяки. Вдова их в гости приглашает, а они у
               вдовы предметы тюкают.
                     А Марья Васильевна осматривает стакан и все больше расстраивается.
                     — Это,  —  говорит,  —  чистое  разорение  в  хозяйстве  —  стаканы  бить.  Это,  говорит,
               один — стакан тюкнет, другой — крантик у самовара начисто оторвет, третий — салфетку в
               карман сунет. Это что ж и будет такое?
                     А деверь, паразит, отвечает:
                     — Об чем, говорит, речь. Таким, говорит, гостям прямо морды надо арбузом разбивать.
                     Ничего я на это не ответил. Только побледнел ужасно и говорю:
                     — Мне,  говорю,  товарищ  деверь,  довольно  обидно  про  морду  слушать.  Я,  говорю,
               товарищ деверь, родной матери не позволю морду мне арбузом разбивать. И вообще, говорю,
               чай у вас шваброй пахнет. Тоже, говорю, приглашение. Вам, говорю, чертям, три стакана и
               одну кружку разбить — и то мало.
                     Тут шум, конечно, поднялся, грохот.
                     Деверь наибольше других колбасится. Съеденный арбуз ему, что ли, в голову бросился.
                     И вдова тоже трясется мелко от ярости.
                     — У меня, — говорит, — привычки такой нету — швабры в чай дожить. Может, это вы
               дома  лежите,  а  после  на  людей  тень  наводите.  Маляр,  говорит,  Иван  Антонович  в  гробе,
               наверное, повертывается от этих тяжелых слов… Я, говорит, щучий сын, не оставлю вас так
               после этого.
                     Ничего я на это не ответил, только говорю:
                     — Тьфу на всех, и на деверя, говорю, тьфу.
                     И поскорее вышел.
                     Через две недели после этого факта повестку в суд получаю по делу Блохиной.
                     Являюсь и удивляюсь.
                     Нарсудья дело рассматривает и говорит:
                     — Нынче,  говорит,  все  суды  такими  делами  закрючены,  а  тут  еще,  не  угодно  ли.
               Платите, говорит, этой гражданке двугривенный и очищайте воздух в камере.
                     Я говорю:
                     — Я платить не отказываюсь, а только пущай мне этот треснувший стакан отдадут из
               принципа.
                     Вдова говорит:
                     — Подавись этим стаканом. Бери его.
                     На другой день, знаете, ихний дворник Семен приносит стакан. И еще нарочно в трех
               местах треснувший.
                     Ничего я на это не сказал, только говорю:
                     — Передай, говорю, своим сволочам, что теперь я их по судам затаскаю.
                     Потому, действительно, когда характер мой задет, — я могу до трибунала дойти.
                     1923

                                                    СОБАЧИЙ НЮХ

                     У купца Еремея Бабкина сперли енотовую шубу.
                     Взвыл купец Еремей Бабкин. Жалко ему, видите ли, шубы.
                     — Шуба-то, — говорит, — больно хороша, граждане. Жалко. Денег не пожалею, а уж
               найду преступника. Плюну ему в морду.
                     И  вот  вызвал  Еремей  Бабкин  уголовную  собаку-ищейку.  Является  этакий  человек  в
               кепочке, в обмотках, а при нем собака. Этакая даже собачища коричневая, морда острая и
               несимпатичная.
                     Ткнул этот человек собачку свою в следы возле двери, сказал "пс" и отошел. Понюхала
   45   46   47   48   49   50   51   52   53   54   55