Page 60 - Избранное

"Ох, говорит, какая ты есть. Темная, говорит, ты у меня, Анисья Васильевна. Про что,
говорит, я с тобой теперь разговаривать буду? Я, говорит, человек просвещенный и депутат
советский. Я, говорит, может, четыре правила арифметики знаю. Дробь, говорит, умею… А
ты, говорит, вон какая! Небось, говорит, и фамилию не можешь подписывать на бумаге?
Другой бы очень просто бросил бы тебя за темноту и необразованность".
А я стою у плетня и лепечу слова: дескать, конечно, Димитрий Наумыч, бросьте меня
такую-то, что вам стоит.
А он берет меня за ручку и отвечает:
"Я шутку пошутил, Анисья Васильевна. Оставьте думать. Я, говорит, это так. Что
вы…"
Снова закатилось у меня сердце, икота подступает.
"Я, — говорю, — Димитрий Наумыч, будьте спокойны, тоже, конечно, могу дробь
узнать и четыре правила. Или фамилию на бумаге подписывать. Я, говорю, не осрамлю вас,
образованного…"
Фельдшер Иван Кузьмич встал со стула и прошелся по комнате.
— Ну, ну, — сказал он, — хватит, завралась… Чем болеешь-то?
— Болею-то? Да теперь ничего, Иван Кузьмич. Полегче будто стало теперь. На
здоровье не могу пожаловаться… А он-то, Димитрий Наумыч, говорит: "Пошутил, говорит,
я". Вроде как, значит, шутку он выразил.
— Ну да, пошутил, — сказал фельдшер. — Конечно, пошутил… Порошков, может,
тебе дать?
— А не надо, — сказала Анисья. — Спасибо тебе, Иван Кузьмич, за советы. Мне,
конечно, теперь сильно полегчала. Чувствительно спасибо. Досвиданьице.
И Анисья, оставив на столе кулек с зерном, пошла к двери. Потом вернулась.
— Дробь-то мне, Иван Кузьмич… Где мне про эту самую дробь-то теперь узнать? К
учителю, что ли, мне ехать?
— К учителю, — сказал фельдшер, вздыхая, — конечно, к учителю. Медицины это не
касается.
Анисья низко поклонилась и вышла на улицу.
1924

БАНЯ

Говорят, граждане, в Америке бани отличные.
Туда, например, гражданин придет, скинет белье в особый ящик и пойдет себе мыться.
Беспокоиться даже не будет — мол, кража или пропажа, номерка даже не возьмет.
Ну, может, иной беспокойный американец и скажет банщику:
— Гут бай, дескать, присмотри.
Только и всего.
Помоется этот американец, назад придет, а ему чистое белье подают стираное и
глаженое. Портянки небось белее снега. Подштанники зашиты, заплатаны. Житьишко!
А у нас бани тоже ничего. Но хуже. Хотя тоже мыться можно.
У нас только с номерками беда. Прошлую субботу я пошел в баню (не ехать же, думаю,
в Америку), — дают два номерка. Один за белье, другой за пальто с шапкой.
А голому человеку куда номерки деть? Прямо сказать — некуда. Карманов нету.
Кругом — живот да ноги. Грех один с номерками. К бороде не привяжешь.
Ну, привязал я к ногам по номерку, чтоб не враз потерять. Вошел в баню.
Номерки теперича по ногам хлопают. Ходить скучно. А ходить надо. Потому шайку
надо. Без шайки какое же мытье? Грех один.
Ищу шайку. Гляжу, один гражданин в трех шайках моется. В одной стоит, в другой
башку мылит, а третью левой рукой придерживает, чтоб не сперли.
Потянул я третью шайку, хотел, между прочим, ее себе взять, а гражданин не