Page 19 - «Детские годы Багрова-внука»

Дорога до Парашина

В жаркое летнее утро, это было в исходе июля, разбудили нас с
сестрой ранее обыкновенного: напоили чаем за маленьким нашим
столиком; подали карету к крыльцу, и, помолившись богу, мы все пошли
садиться. Для матери было так устроено, что она могла лежать; рядом с
нею сел отец, а против него нянька с моей сестрицей, я же стоял у

каретного окна, придерживаемый отцом и помещаясь везде, где
открывалось местечко. Спуск к реке Белой был так крут, что понадобилось
подтормозить два колеса. Мы с отцом и няня с сестрицей шли с горы
пешком.
Здесь начинается ряд ещё не испытанных мною впечатлений. Я не
один уже раз переправлялся через Белую, но, по тогдашнему болезненному
моему состоянию и почти младенческому возрасту, ничего этого не заметил
и не почувствовал; теперь же я был поражён широкою и быстрою рекою,
отлогими песчаными её берегами и зелёною урёмой на противоположном
берегу. Нашу карету и повозку стали грузить на паром, а нам подали
большую косную лодку, на которую мы все должны были перейти по двум
доскам, положенным с берега на край лодки; перевозчики в пёстрых
мордовских рубахах, бредя по колени в воде, повели под руки мою мать и
няньку с сестрицей; вдруг один из перевозчиков, рослый и загорелый,
схватил меня на руки и понёс прямо по воде в лодку, а отец пошёл рядом по
дощечке, улыбаясь и ободряя меня, потому что я, по своей трусости, от

которой ещё не освободился, очень испугался такого неожиданного
путешествия. Четверо гребцов сели в вёсла, перенесший меня человек
взялся за кормовое весло, оттолкнулись от берега шестом, все пятеро
перевозчиков перекрестились, кормчий громко сказал: «Призывай бога на
помочь», и лодка полетела поперёк реки, скользя по вертящейся быстрине,
бегущей у самого берега, называющейся «стремя». Я был так поражён этим
невиданным зрелищем, что совершенно онемел и не отвечал ни одного
слова на вопросы отца и матери. Все смеялись, говоря, что от страха у меня
язык отнялся, но это было не совсем справедливо: я был подавлен не
столько страхом, сколько новостью предметов и величием картины, красоту
которой я чувствовал, хотя объяснить, конечно, не умел. Когда мы стали
подплывать к другому, отлогому берегу и, по мелкому месту, пошли на
шестах к пристани, я уже совершенно опомнился, и мне стало так весело,

как никогда не бывало. Белые, чистые пески с грядами разноцветной