Page 22 - «Детские годы Багрова-внука»
P. 22

моим  как  будто  дядькой.  Разведение  огня  доставило  мне  такое

               удовольствие,  что  я  и  пересказать  не  могу;  я  беспрестанно  бегал  от
               большого  костра  к  маленькому,  приносил  щепочек,  прутьев  и  сухого
               бастыльнику  для  поддержания  яркого  пламени  и  так  суетился,  что  мать
               принуждена была посадить меня насильно подле себя. Мы напились чаю и
               поели  супу  из  курицы,  который  сварил  нам  повар.  Мать  расположилась
               ночевать  с  детьми  в  карете,  а  отец  –  в  кибитке.  Мать  скоро  легла  и
               положила  с  собой  мою  сестрицу,  которая  давно  уже  спала  на  руках  у
               няньки;  но  мне  не  хотелось  спать,  и  я  остался  посидеть  с  отцом  и
               поговорить  о  завтрашней  кормёжке,  которую  я  ожидал  с  радостным
               нетерпением;  но  посреди  разговоров  мы  оба  как-то  задумались  и  долго
               просидели, не говоря ни одного слова. Небо сверкало звёздами, воздух был
               наполнен  благовонием  от  засыхающих  степных  трав,  речка  журчала  в
               овраге, костёр пылал и ярко освещал наших людей, которые сидели около
               котла с горячей кашицей, хлебали её и весело разговаривали между собою;
               лошади,  припущенные  к  овсу,  также  были  освещены  с  одной  стороны
               полосою света… «Не пора ли спать тебе, Серёжа?» – сказал мой отец после

               долгого  молчания;  поцеловал  меня,  перекрестил  и  бережно,  чтоб  не
               разбудить  мать,  посадил  в  карету.  Я  не  вдруг  заснул.  Столько  увидел  и
               узнал я в этот день, что детское мое воображение продолжало представлять
               мне в каком-то смешении все картины и образы, носившиеся предо мною.
               А что же будет завтра, на чудесной Дёме… Наконец сон одолел меня, и я
               заснул в каком-то блаженном упоении.
                     С ночёвки поднялись так рано, что ещё не совсем было светло, когда
               отец сел к нам в карету. Он сел с большим трудом, потому что от спавших
               детей  стало  теснее.  Я  видел,  будто  сквозь  сон,  как  он  садился,  как
               тронулась карета с места и шагом проезжала через деревню, и слышал, как
               лай собак долго провожал нас; потом крепко заснул и проснулся, когда уже
               мы проехали половину степи, которую нам надобно было перебить поперек
               и проехать сорок вёрст, не встретив жилья человеческого. Когда я открыл

               глаза, все уже давно проснулись, даже моя сестрица сидела на руках у отца,
               смотрела  в  отворённое  окно  и  что-то  весело  лепетала.  Мать  сказала,  что
               чувствует себя лучше, что она устала лежать и что ей хочется посидеть. Мы
               остановились  и  все  вышли  из  кареты,  чтоб  переладить  в  ней  ночное
               устройство  на  денное.  Степь,  то  есть  безлесная  и  волнообразная
               бесконечная  равнина,  окружала  нас  со  всех  сторон;  кое-где  виднелись
               деревья и синелось что-то вдали; отец мой сказал, что там течет Дёма и что
               это синеется ее гористая сторона, покрытая лесом. Степь не была уже так
               хороша и свежа, как бывает весною и в самом начале лета, какою описывал
   17   18   19   20   21   22   23   24   25   26   27