Page 24 - «Детские годы Багрова-внука»
P. 24

нехотя угомониться. Но вот мы наконец на берегу Дёмы, у самого перевоза;

               карета  своротила  в  сторону,  остановилась  под  тенью  исполинского
               осокоря, дверцы отворились, и первый выскочил я – и так проворно, что
               забыл свои удочки в ящике. Отец, улыбнувшись, напомнил мне о том и на
               мои  просьбы  идти  поскорее  удить  сказал  мне,  чтоб  я  не  торопился  и
               подождал, покуда он всё уладит около моей матери и распорядится кормом
               лошадей.  «А  ты  погуляй  покуда  с  Ефремом,  посмотри  на  перевоз  да
               червячков приготовьте». Я схватил Ефрема за руку, и мы пошли на перевоз.
               Величавая, полноводная Дёма, не широкая, не слишком быстрая, с какою-
               то  необыкновенною  красотою,  тихо  и  плавно,  наравне  с  берегами,
               расстилалась передо мной. Мелкая и крупная рыба металась беспрестанно.
               Сердце так и стучало у меня в груди, и я вздрагивал при каждом всплеске
               воды,  когда  щука  или  жерех  выскакивали  на  поверхность,  гоняясь  за
               мелкой рыбкой. По обоим берегам реки было врыто по толстому столбу, к
               ним крепко был привязан мокрый канат толщиною в руку; по канату ходил
               плот, похожий устройством на деревянный пол в комнате, утверждённый на
               двух  выдолбленных  огромных  деревянных  колодах,  которые  назывались

               там  «комягами».  Скоро  я  увидел,  что  один  человек  мог  легко  перегонять
               этот плот с одного берега на другой. Двое перевозчиков были башкирцы, в
               остроконечных  своих  войлочных  шапках,  говорившие  ломаным  русским
               языком.  Ефрем,  или  Евсеич,  как  я  его  звал,  держа  меня  крепко  за  руку,
                                                                                               ́
               вошёл со мною на плот и сказал одному башкирцу: «Айда знаком, гуляй на
               другой  сторона».  И  башкирец  очень  охотно,  отвязав  плот  от  причала,
               засучив  свои  жилистые  руки,  став  лицом  к  противоположному  берегу,
               упершись  ногами,  начал  тянуть  к  себе  канат  обеими  руками,  и  плот,
               отделяясь от берега, поплыл поперек реки; через несколько минут мы были
               на  том  берегу,  и  Евсеич,  всё  держа  меня  за  руку,  походив  по  берегу,
               повысмотрев  выгодных  мест  для  уженья,  до  которого  был  страстный
               охотник,  таким  же  порядком  воротился  со  мною  назад.  Тут  начал  он
               толковать  с  обоими  перевозчиками,  которые  жили  постоянно  на  берегу  в

               плетёном  шалаше;  немилосердно  коверкая  русский  язык,  думая,  что  так
               будет  понятнее,  и  примешивая  татарские  слова,  спрашивал  он:  где  бы
               отыскать нам червяков для уженья. Один из башкирцев скоро догадался, о
               чем идёт дело, и отвечал: «Екши, екши, бачка, ладно! Айда», – и повёл нас
               под небольшую поветь, под которой стояли две лошади в защите от солнца:
               там мы нашли в изобилии, чего желали. Подойдя к карете, я увидел, что всё
               было  устроено:  мать  расположилась  в  тени  кудрявого  осокоря,  погребец
               был раскрыт, и самовар закипал. Все припасы для обеда были закуплены с
               вечера в татарской деревне, не забыли и овса, а свежей, сейчас накошенной
   19   20   21   22   23   24   25   26   27   28   29