Page 215 - «Детские годы Багрова-внука»

гостиную. После кофе Дурасов предложил было нам катанье на лодке с

роговой музыкой по Черемшану, приговаривая, что «таких рогов ни у кого
нет», но отец с матерью не согласились, извиняясь тем, что им необходимо
завтра рано поутру переправиться через Волгу. Дурасов не стал долее
удерживать; очень ласково простился с нами, расцеловал мою сестрицу и
проводил нас до коляски, которая была нагружена цветами, плодами и
двумя огромными свертками конфет.
Воротясь, мы поспешили переодеться и пуститься в дальнейший путь.
Во всю дорогу, почти до самой ночёвки, я не переставал допрашивать отца,
и особенно мать, обо всем слышанном и виденном мною в этот день.
Ответы вели к новым вопросам, и объяснения требовали новых
объяснений. Наконец, я так надоел матери, что она велела мне более не
расспрашивать её об Никольском. Я обратился к отцу и вполголоса
продолжал говорить с ним о том же, сообщая при случае и мои
собственные замечания и догадки. Вполне не разрешенными вопросами
остались: отчего вода из фонтана била вверх? отчего солнечные часы
показывают время? как они устроены? и что такое значит возвышение, на

котором сидели музыканты? Когда же я спросил, кто такие эти красавицы
барышни, которые пели, отец отвечал мне, что это были крепостные
горничные девушки Дурасова, выученные пенью в Москве. Что же они
такое пели и на каком языке – этого опять не знали мой отец и мать. Когда
речь дошла до хозяина, то мать вмешалась в наш разговор и сказала, что он
человек добрый, недальний, необразованный и в то же время самый
тщеславный, что он, увидев в Москве и Петербурге, как живут роскошно и
пышно знатные богачи, захотел и сам так же жить, а как устроить ничего не
умел, то и нанял себе разных мастеров, немцев и французов, но, увидя, что
дело не ладится, приискал какого-то промотавшегося господина, чуть ли не
князя, для того чтобы он завел в его Никольском всё на барскую ногу; что
Дурасов очень богат и не щадит денег на свои затеи; что несколько раз в
год он даёт такие праздники, на которые съезжается к нему вся губерния.

Мать пожурила меня, зачем я был так смешон, когда услышал музыку: «Ты
точно был крестьянский мальчик, который сроду ничего не видывал, кроме
своей избы, и которого привели в господский дом». Я отвечал, что я точно
сроду ничего подобного не видывал и потому и был так удивлён. Мать
возразила, что не надобно показывать своего удивления, а я спросил, для
чего не надобно его показывать. «Для того, что это было смешно, а мне
стыдно за тебя», – сказала мать. У меня вертелось на уме и на языке новое
возражение в виде вопроса, но я заметил, что мать сердится, и замолчал;
мы же в это самое время приехали на ночёвку в деревню Красный Яр, в