Page 221 - «Детские годы Багрова-внука»

На поля зефиры мчатся
И опять летят с полей;
Шумом их слова твердятся:
Heт, здесь нет твоих друзей.

Травка, былиё, цветочек,
Жёлты класы, вид полей,
Всякий мне твердит листочек:
Нет, здесь нет твоих друзей.

Так, их нет со мной, конечно,
Нет друзей души моей:
Я мучение сердечно
Без моих терплю друзей.

И эти бедные вирши (напечатанные, кажется, в «Аонидах») не только в
пении, где мелодия и голос певца или певицы придают достоинство и
плохим словам, но даже в чтении производили на меня живое и грустное
впечатление. Я выучил их наизусть и читал с большим увлечением;

окружающие хвалили меня. Мать сказала об этом Прасковье Ивановне, и
она очень была довольна, что мне так нравится любимая её песня. Она
заставила меня прочесть её вслух при гостях в диванной и очень меня
хвалила. С этих пор я стал пользоваться её особенной благосклонностью.
Чурасовская лакейская и девичья по-прежнему, или даже более,
возбуждали опасения моей матери, и она заранее взяла все меры, чтоб
предохранить меня от вредных впечатлений. Она строго приказала мне ни с
кем не разговаривать, не вслушиваться в речи лакеев и горничных и даже
не смотреть на их неприличное между собой обращение. Евсеичу и Параше
было приказано отдалять нас от чурасовской прислуги. Но исполнение
таких приказаний трудно, и никогда нельзя на него полагаться. Ушей не
заткнёшь и глаз не зажмуришь, и услыхав или увидав кое-что новое и
любопытное – захочешь услышать или увидеть продолжение. Самая

строгость запрещения подстрекала любопытство, и я невольно обращал
внимание на многое, чего мне не надо было ни слышать, ни видеть.
Опасаясь, чтоб не вышло каких-нибудь неприятных историй, сходных с
историей Параши, а главное, опасаясь, что мать будет бранить меня, я не
всё рассказывал ей, оправдывая себя тем, что она сама позволила мне не