Page 240 - «Детские годы Багрова-внука»

горячих выражениях, часто называя мою мать своим другом. Она очень

огорчилась, что бабушка Арина Васильевна скончалась без нас, и обвиняла
себя за то, что удержала моего отца, просила у него прощенья и просила
его не сокрушаться, а покориться воле божией. «Если б не боялась наделать
вам много хлопот, – писала она, – сама бы приехала к вам по первому снегу,
чтоб разделить с вами это грустное время. У вас ведь, я думаю, тоска
смертная; посторонних ни души, не с кем слова промолвить, а сами вы
только скуку да хандру друг на друга наводите. Вот бы было хорошо всем
вам, с детьми и с Танюшей, приехать на всю зиму в Чурасово. Подумайте-
ка об этом. И я бы об вас не стала беспокоиться и скучать бы не стала без
Софьи Николавны», – и проч. и проч. Приглашение Прасковьи Ивановны
приехать к ней, сказанное между слов, было сочтено так, за мимолетную
мысль, мелькнувшую у ней в голове, но не имеющую прочного основания.
Отец мой сказал: «Вот еще что придумала тётушка! Целый век жить в
дороге да в гостях; да эдак и от дому отстанешь». Тётушка Татьяна
Степановна прибавила, что куда ей, деревенщине, соваться в такой богатый
и модный дом, с утра до вечера набитый гостями, и что у ней теперь не

веселье на уме. Даже мать сказала: «Как же можно зимою тащиться нам с
тремя маленькими детьми». Согласно таким отзывам было написано
письмо к Прасковье Ивановне и отправлено на первой почте. Предложение
её было предано забвению.
Отец мой целые дни проводил сначала в разговорах с слепым
поверенным Пантелеем, потом принялся писать, потом слушать, что
сочинил Пантелей Григорьич (читал ученик его, Хорев), и, наконец, в свою
очередь, читать Пантелею Григорьичу свое, написанное им самим. Дело
состояло в том, что они сочиняли вместе просьбу в сенат по богдановскому
делу. Я слыхал нередко споры между ними, и довольно горячие, в которых
слепой поверенный всегда оставался победителем, самым почтительным и
скромным. Говорили, что он все законы знает наизусть, и я этому верил,
потому что сам слыхал, как он, бывало, начнет приводить указы, их годы,

числа, пункты, параграфы, самые выражения – и так бойко, как будто
разогнутая книга лежала перед его не слепыми, а зрячими глазами.
Собственная речь Пантелея была совершенно книжная, и он выражался
самыми отборными словами, говоря о самых обыкновенных предметах. К
отцу моему, например, он всегда обращался так: «Соблаговолите, государь
мой Алексей Степанович…» и т. д. Диктовал он очень скоро и горячо,
причем делал движения головой и руками. Я прокрадывался иногда в его
горницу так тихо, что он не слыхал, и подолгу стоял там, прислонясь к
печке: Пантелей Григорьич сидел с ногами на высокой лежанке, куря