Page 237 - «Детские годы Багрова-внука»

получило от этих разговоров сильное подкрепление.

На другой день, рано поутру, отец мой вместе с тётушкой Татьяной
Степановной уехали в Мордовский Бугуруслан. Хотя на следующий день,
девятый после кончины бабушки, все собирались ехать туда, чтоб слушать
заупокойную обедню и отслужить панихиду, но отец мой так нетерпеливо
желал взглянуть на могилу матери и поплакать над ней, что не захотел
дожидаться целые сутки. Он воротился ещё задолго до обеда, бледный и
расстроенный, и тётушка Татьяна Степановна рассказывала, что мой отец
как скоро завидел могилу своей матери, то бросился к ней, как
исступлённый, обнял руками сырую землю, «да так и замер». «Напугал
меня братец, – продолжала она, – я подумала, что он умер, и начала
кричать; прибежал отец Василий с попадьей, и мы все трое насилу стащили
его и почти бесчувственного привели в избу к попу; насилу-то он пришёл в
себя и начал плакать; потом, слава богу, успокоился, и мы отслужили
панихиду. Обедню я заказала, и как мы завтра приедем, так и ударят в
колокол». Я опять подумал, что отец гораздо горячее любил свою мать, чем
своего отца.

В тот же день послали нарочного к Прасковье Ивановне. Мать
написала большое письмо к ней, которое прочла вслух моему отцу: он
только приписал несколько строк. И тогда показалось мне, что письмо
написано удивительно хорошо; но тогда я не мог понять и оценить его
достоинств. После я имел это письмо в своих руках – и был поражён
изумительным тактом и даже искусством, с каким оно было написано:
в нём заключалось совершенно верное описание кончины бабушки и
сокрушения моего отца, но в то же время всё было рассказано с такою
нежною пощадой и мягкостью, что оно могло скорее успокоить, чем
растравить горесть Прасковьи Ивановны, которую известие о смерти
бабушки до нашего приезда должно было сильно поразить.
В девятый день, в день обычного поминовения по усопшим, рано
утром, все, кроме нас, троих детей и двоюродных сестёр, отправились в

Мордовский Бугуруслан. Отправились также и Кальпинская с Лупеневской,
приехавшие накануне. Мать хотела взять и меня, но я был нездоров, да и
погода стояла сырая и холодная; я чувствовал небольшой жар и головную
боль. Вероятно, я простудился, потому что бегал несколько раз смотреть
моих голубей и ястребов, пущенных в зиму. На просторе я заглянул в
бабушкину горницу и нашёл её точно такою же, пустою и печальною,
какою я видел её после кончины дедушки. Тот же Мысеич и тот же Васька
Рыжий читали псалтырь по усопшей. Я хотел было также почитать
псалтырь, но не прочёл и страницы, – каждое слово болезненно отдавалось