Page 241 - «Детские годы Багрова-внука»
P. 241

коротенькую  трубку,  которую  беспрестанно  сам  вычищал,  набивал,

               вырубал огня на трут и закуривал. Он говорил громко, с одушевлением, и
               проворный  писец  Иван  Хорев  (Большак  по  прозванью),  давно
               находившийся постоянно при нём, едва поспевал писать и повторять вслух
               несколько последних слов, им написанных. Я с благоговением смотрел на
               этого слепца, дивясь его великому уму и памяти, заменявшим ему глаза.
                     Проводя почти все свое время неразлучно с матерью, потому что я и
               писал  и  читал  в  её  отдельной  горнице,  где  обыкновенно  и  спал,  –  там
               стояла моя кроватка и там был мой дом, – я менее играл с сестрицей, реже
               виделся с ней. Я уже сказал, что мать не была к ней так ласкова и нежна,
               как ко мне, а потому естественно, что и сестрица не была и не могла быть с
               ней нежна и ласкова, даже несколько робела и смущалась в её присутствии.
               Мать  не  высылала  её  из  своей  спальни,  но  сестрице  было  там  как-то
               несвободно,  неловко,  –  и  она  неприметно  уходила  при  первом  удобном
               случае;  а  мать  говорила:  «Эта  девочка  совсем  не  имеет  ко  мне
               привязанности.  Так  и  смотрит,  как  бы  уйти  от  меня  к  своей  няне».  Мне
               самому так казалось тогда, и я грустно молчал, не умея оправдать сестрицу,

               и  сам  думал,  что  она  мало  любит маменьку. В самом же деле, как после
               оказалось, она всегда любила свою мать гораздо горячее и глубже, чем я.
                     Поведение  тётушки  Татьяны  Степановны,  или,  лучше  сказать,
               держанье  себя  с  другими,  вдруг  переменилось,  по  крайней  мере,  она
               казалась  уже  совершенно  не  такою,  какою  была  прежде.  Из  девушки
               довольно  весёлой  и  живой,  державшей  себя  в  доме  весьма  свободно  и
               самостоятельно,  как  следует  барышне-хозяйке,  она  вдруг  сделалась
               печальна, тиха, робка и до того услужлива, особенно перед матерью, что
               матери это было неприятно. Мать сказала один раз моему отцу: «Алексей
               Степаныч,  посоветуй,  пожалуйста,  своей  сестрице,  чтоб  она  не  кидалась
               мне так услуживать, как горничная девка. Мне совестно принимать от неё
               такие  услуги,  и  вообще  это  мне  противно».  Но  отец  мой  совсем  иначе
               смотрел  на  это  дело.  «Помилуй,  матушка,  –  возразил  он,  –  я  ничего

               противного  в  этом  не  вижу.  Сестра  привыкла  уважать  и  услуживать
               старшему  в  доме.  Так  услуживала  она  покойнику  батюшке,  потом
               покойнице  матушке,  а  теперь  услуживает  тебе,  потому  что  ты  хозяйка  и
               госпожа в Багрове». Мать не стала спорить, но через несколько дней, при
               мне, когда тётушка кинулась подать ей скамеечку под ноги, мать вдруг её
               остановила и сказала очень твёрдо: «Прошу вас, сестрица, никогда этого не
               делать,  если  не  хотите  рассердить  меня.  Кстати,  я  давно  собираюсь
               поговорить  с  вами  откровенно  об  теперешнем  нашем  положении;  сядьте,
               пожалуйста, ко мне на постель и выслушайте меня внимательно. Многое
   236   237   238   239   240   241   242   243   244   245   246