Page 46 - «Детские годы Багрова-внука»

не знаем». Тетушка подхватила, что сестрица сама будет распоряжаться и

что пусть повар Степан к ней приходит и спрашивает, что нужно
приготовить. Хотя я не понимал тогда тайной музыки этих слов, но я тут же
почувствовал что-то чужое, недоброхотное. Мать отвечала очень
почтительно, что напрасно матушка и сестрица беспокоятся о нашем
кушанье и что одного куриного супа будет всегда для нас достаточно; что
она потому не даёт мне молока, что была напугана моей долговременной
болезнью, а что возле меня и сестра привыкла пить постный чай. Потом
бабушка предложила моей матери выбрать для своего помещенья одну из
двух комнат: или залу, или гостиную. Мать отвечала, что она желала бы
занять гостиную, но боится, чтоб не было беспокойно сестрице от такого
близкого соседства с маленькими детьми. Тётушка возразила, что стена
глухая, без двери, и потому слышно не будет, – и мы заняли гостиную. С
нами была железная двойная кровать, которая вся развинчивалась и
разбиралась. Ефрем с Фёдором сейчас ее собрали и поставили, а Параша
повесила очень красивый, не знаю, из какой материи, кажется, кисейный
занавес; знаю только, что на нём были такие прекрасные букеты цветов, что

я много лет спустя находил большое удовольствие их рассматривать; на
окошки повесили такие же гардины – и комната вдруг получила совсем
другой вид, так что у меня на сердце стало веселее. Дорожные сундуки
также притащили в гостиную и покрыли ковром. Я не забыл своего ящичка
с камешками, а также своих книг и всё это разложил в углу на столике.
Перед ужином отец с матерью ходили к дедушке и остались у него
посидеть. Нас также хотели было сводить к нему проститься, но бабушка
сказала, что не надо его беспокоить и что детям пора спать. Оставшись
одни в новом своём гнезде, мы с сестрицей принялись болтать; я сказал
одни потому, что нянька опять ушла и, стоя за дверьми, опять принялась с
кем-то шептаться. Я сообщил моей сестрице, что мне невесело в Багрове,
что я боюсь дедушки, что мне хочется опять в карету, опять в дорогу, и
много тому подобного; но сестрица, плохо понимая меня, уже дремала и

говорила такой вздор, что я смеялся. Наконец, сон одолел ее, я позвал
няню, и она уложила мою сестру спать на одной кровати с матерью, где и
мне приготовлено было местечко; отцу же постлали на канапе. Я тоже лёг.
Мне было сначала грустно, потом стало скучно, и я заснул. Не знаю,
сколько времени я спал, но, проснувшись, увидел при свете лампады,
теплившейся перед образом, что отец лежит на своём канапе, а мать сидит
подле него и плачет.
Мать долго говорила вполголоса, иногда почти шёпотом, и я не мог
расслушать в связи всех её речей, хотя старался как можно вслушиваться.