Page 50 - «Детские годы Багрова-внука»

река, или речка, которая вдруг поворачивала налево, и таким образом,

составляя угол, с двух сторон точно огораживала так называемый сад. Едва
мы успели его обойти и осмотреть, едва успели переговорить с сестрицей,
которая с помощью няньки рассказала мне, что дедушка долго продержал
её, очень ласкал и, наконец, послал гулять в сад, – как прибежал Евсеич и
позвал нас обедать; в это время, то есть часу в двенадцатом, мы
обыкновенно завтракали, а обедали часу в третьем; но Евсеич сказал, что
дедушка всегда обедает в полдень и что он сидит уже за столом. Мы
поспешили в дом и вошли в залу. Дедушка приказал нас с сестрицей
посадить за стол прямо против себя, а как высоких детских кресел с нами
не было, то подложили под нас кучу подушек, и я смеялся, как высоко
сидела моя сестрица, хотя сам сидел не много пониже. Я вспомнил, что,
воротившись из саду, не был у матери, и стал проситься сходить к ней; но
отец, сидевший подле меня, шепнул мне, чтоб я перестал проситься и что я
схожу после обеда; он сказал эти слова таким строгим голосом, какого я
никогда не слыхивал, – и я замолчал. Дедушка хотел нас кормить разными
своими кушаньями, но бабушка остановила его, сказав, что Софья

Николавна ничего такого детям не дает и что для них приготовлен суп.
Дедушка поморщился и сказал: «Ну, так пусть отец кормит их как знает».
Сам он и вся семья ели постное, и дедушка, несмотря на то, что первый
день как встал с постели, кушал ботвинью, рыбу, раки, кашу с каким-то
постным молоком и грибы. Запах постного масла бросился мне в нос, и я
сказал: «Как нехорошо пахнет!» Отец дёрнул меня за рукав и опять шепнул
мне, чтоб я не смел этого говорить, но дедушка слышал мои слова и сказал:
«Эге, брат, какой ты неженка». Бабушка и тётушка улыбнулись, а мой отец
покраснел. После обеда дедушка зашёл к моей матери, которая лежала в
постели и ничего в этот день не ела. Посидев немного, он пошел почивать,
и вот, наконец, мы остались одни, то есть: отец с матерью и мы с
сестрицей. Тут я узнал, что дедушка приходил к нам перед обедом и, увидя,
как в самом деле больна моя мать, очень сожалел об ней и советовал ехать

немедленно в Оренбург, хотя прежде, что было мне известно из разговоров
отца с матерью, он называл эту поездку причудами и пустою тратою денег,
потому что не верил докторам. Мать отвечала ему, как мне рассказывали,
что теперешняя её болезнь дело случайное, что она скоро пройдет и что для
поездки в Оренбург ей нужно несколько времени оправиться. Снова
поразила меня мысль об разлуке с матерью и отцом. Оставаться нам одним
с сестрицей в Багрове на целый месяц казалось мне так страшно, что я сам
не знал, чего желать. Я вспомнил, как сам просил ещё в Уфе мою мать
ехать поскорее лечиться; но слова, слышанные мною в прошедшую ночь: