Page 75 - «Детские годы Багрова-внука»

никогда не дразнить. Мать улыбнулась и сказала очень твердо: «Да если б

вы и вздумали, то я уже никогда не позволю. Я всех больше виновата и всех
больше была наказана. Этого урока я никогда не забуду».
Совершенно выздоровев, я опять сделался весел и резов. Я скоро
забыл печальную историю, но не мог забыть, что меня назвали не
умеющим грамоте и потому расписались за меня в известной бумаге, то
есть мнимой «рядной», или купчей. Я тогда же возражал, что это неправда,
что я умею хорошо читать, а только писать не умею; но теперь я захотел
поправить этот недостаток и упросил отца и мать, чтоб меня начали учить
писать. Дядя Сергей Николаич вызвался удовлетворить моему желанью. Он
начал меня учить чистописанию, или каллиграфии, как он называл, и
заставил выписывать «палочки», чем я был очень недоволен, потому что
мне хотелось прямо писать буквы; но дядя утверждал, что я никогда не
буду иметь хорошего почерка, если не стану правильно учиться
чистописанию, что наперёд надобно пройти всю каллиграфическую школу,
а потом приняться за прописи. Делать нечего, я должен был повиноваться,
но между тем потихоньку я выучился писать всю азбуку, срисовывая слова

с печатных книг. Чистописание затянулось; срок отпуска моих дядей
кончался, и они уехали в полк, с твердым, однако, намерением выйти
немедленно в отставку, потому что жизнь в Уфе очень им понравилась.
Уезжая, дядя Сергей Николаич, который был отличный каллиграф,
уговорил моего отца, особенно желавшего, чтоб я имел хороший почерк,
взять мне учителя из народного училища. Учителя звали Матвей Васильич
(фамилии его я никогда не слыхивал); это был человек очень тихий и
добрый; он писал прописи не хуже печатных и принялся учить меня точно
так же, как учил дядя. Не видя конца палочкам с усами и без усов, кривым
чертам и оникам, я скучал и ленился, а потому, чтоб мне было охотнее
заниматься, посадили Андрюшу писать вместе со мной. Андрюша начал
учиться чистописанию гораздо прежде меня у того же Матвея Васильича в
народном училище. Это средство несколько помогло: мне стыдно стало, что

Андрюша пишет лучше меня, а как успехи его были весьма незначительны,
то я постарался догнать его и в самом деле догнал довольно скоро. Учитель
наш имел обыкновение по окончании урока, продолжавшегося два часа,
подписывать на наших тетрадках какое-нибудь из следующих слов:
«посредственно, не худо, изрядно, хорошо, похвально». Скоро стал я
замечать, что Матвей Васильич поступает несправедливо и что если мы с
Андрюшей оба писали неудачно, то мне он ставил «не худо», а ему
«посредственно», а если мы писали оба удовлетворительно, то у меня
стояло «очень хорошо» или «похвально», а у Андрюши «хорошо»; в тех же