Page 196 - Робинзон Крузо

отцу. Я уверен, что, если бы понадобилось, он пожертвовал бы ради меня

жизнью. Я так много раз убеждался в преданности Пятницы, что у меня
исчезли всякие сомнения на его счет, и я скоро пришел к убеждению, что
мне незачем ограждаться от него.
Размышляя обо всем этом, я с удивлением обнаруживал, что хотя по
неисповедимому велению Вседержителя множество его творений и
лишены возможности дать благое применение своим душевным
способностям, однако они одарены ими в такой же мере, как и мы. Как и у
нас, у них есть разум, чувство привязанности, доброта, сознание долга,
признательность, верность в дружбе, способность возмущаться
несправедливостью, словом, все нужное для того, чтобы творить и
воспринимать добро; и когда Богу бывает угодно дать им случай для
надлежащего применения этих способностей, они пользуются им с такою
же, даже с большей готовностью, чем мы. При этом я иногда с большой
грустью задумывался над тем, как мало пользуемся мы всем этим, – что
подтверждается рядом примеров, – хотя наш ум озарен светом
просвещения, а душевные силы – духом Божьим и пониманием его

заповедей; почему, думал я, Богу угодно было сокрыть светоч знания от
стольких миллионов людей, тогда как (если судить по этому бедному
дикарю) эти люди могли пользоваться им лучше, чем делаем это мы сами?
Отсюда я иногда заходил так далеко, что дерзал обвинять Провидение
за произвольность в распределении истины, познание которой дано одним,
но скрыто от других, а между тем от всех в одинаковой мере требуется
исполнение долга. Но эти мысли прерывались и заканчивались следующим
выводом: во-первых, мы не знаем, все ли будут осуждены по одной и той
же истине или закону, потому что Бог, будучи по природе своей бесконечно
благ и справедлив, осудил не тех из своих созданий, кто не познал его, но
тех, кто поступил против законов своей совести, как говорит Священное
Писание, хотя бы сущность его и была для них сокрыта; во-вторых, все мы
подобны глине в руках горшечника, а может ли сосуд спросить у своего

создателя: для чего ты сотворил меня таким, каков я есть?
Но возвращаюсь к моему новому товарищу. Он мне очень нравился, и
я вменил себе в обязанность научить его всему, что могло быть полезным
ему, а главное – говорить и понимать, что говорю я. Он оказался очень
способным учеником, всегда веселым, всегда прилежным; он так
радовался, когда понимал меня, когда ему удавалось объяснить мне свою
мысль, что для меня было истинным удовольствием заниматься с ним. С
тех пор как он был со мной, мне жилось так легко и приятно, что, если бы
только я мог считать себя в безопасности от других дикарей, я, право, без