Page 41 - Белый пудель

Мы попили чайку и поехали на головановской двухколесной трясучке. Езды всего было
полтора часа до крошечной усадебки, стоявшей сбоку деревни, как бы на отлете. Мы въехали
в широкий чистый двор. Там, у столба, привязанный на длинной цепи, метался и отчаянно
лаял отличный гончий пес, блестяще-черный, с густо-рыжими подпалинами, рослый и
широкогрудый. Я никогда не похвастаюсь, что подойду к любой цепной собаке. Но если по
одному взгляду и по звуку голоса я определяю, что лает пес умный, неозлобленный и
незабитый, то иду без всякого колебания. В этих случаях надо только не забыть, что,
протягивая собаке руку, следует держать ее вверх ладонью, притом широко открытой, чтобы
собака убедилась, что камня в ней не спрятано.

Старая женщина, вышедшая на крыльцо, крикнула:

– Ты поберегись, кормилец! Он тебя загрызет!

Но собака не тронула меня. Обнюхала руку и, туго натянув цепь, уперлась мне в грудь
мускулистыми передними лапами. Кусок солонины, который я предусмотрительно взял с
собою, был принят благосклонно и проглочен мгновенно, а хвост выразил самую
размашистую признательность. И тут-то я обратил внимание на глаза этой собаки. Они были
ярко-рыжего цвета, живые и серьезные. Их взгляд был тверд, доверчив и проницателен, без
малейшего оттенка угодливости. Они не бегали, не моргали, не прятались. Казалось, они
настойчиво спрашивали меня: «Зачем я живу здесь, посаженный на цепь? Зачем ты пришел
ко мне? Ведь не со злом?» Так умеют смотреть лишь лохматые пастушьи собаки в горах.

Затем я познакомился с хозяйкой, Анной Ивановной. Узнав, что я хочу купить пса, она
раскудахталась: «Ах, да как же это! Ах, да я не знаю. Уж больно пес-то хорош. Завирайка-то.
Таким псам цены нет, если на охотника. Ведь из трусовской псарни собачка, самого
Александра Семеныча. Порода-то какая…» Потом сделала скорбное лицо, помолчала,
вздохнула и спросила с сомнением:

– Трешницу не дадите?

Три рубля я охотно дал. Предлагала она еще и цепь за один рубль. От цепи я отказался. Но
из вежливости набавил этот рубль за старый, никуда не годный ошейник. Тут вдова сразу
повеселела и не хотела меня отпустить без того, чтобы я не испробовал ее домашнего пива.
Пришлось выпить с нею ковшик густой, как кисель, солодовой бурды, помянув добрым
словом память покойного «Великого Охотника» Трусова. Расстались мы приятелями. «Если
тебе собака не на цепь, а для охоты, то лучшего кобеля не найти нигде».

Я пошел домой пешком, ведя Завирая на веревке. Но он шел со мной так послушно, охотно и
весело, что я спустил его на свободу. Он с явным наслаждением бежал впереди, роясь носом
в молодом снегу, спугивая с дороги воробьев. Но стоило мне свистнуть или окликнуть его по
имени – он тотчас же останавливался и поворачивался ко мне поднятой кверху мордой с
внимательными яркими глазами. Я махал рукой, говорил: «Иди», – и он опять пускался
вперед. «Что за чудный пес!» – ликовал я.

Но в воротах я принужден был снова взять его на веревку, потому что со всех концов усадьбы
сбегалось все собачье население: и Патрашка, и Жучка, и Султан, и Рябчик, и Кадошка, и
Барбоска, и Чирипчик, и Серко, и – кладбищенского сторожа – Чубарик, помесь таксы и
борзой. У собак есть рыцарское правило: собаку лежачую или на привязи не трогают. Однако
лай и руготню даниловские собачонки подняли ужасающую. Завирайка прижимался ко мне
боком, нервно приподымал верхнюю губу, показывал из нее белый огромный клык и,
оборачиваясь на меня, ясно говорил выразительными глазами: «А что? Не задать ли им
трепку?»

Арапов был в восторге. Ему только не понравилось простонародное имя – Завирай. «Гораздо
лучше бы, – говорил он, – назвать его Милордом, или Фиделем, или Жужой». Дело в том, что

Page 41/111