Page 20 - Севастопольские рассказы

Но замечательно то, что не только князь Гальцин, но и все эти господа, расположившись
здесь кто на окне, кто задравши ноги, кто за фортепьянами, казались совсем другими
людьми, чем на бульваре: не было этой смешной надутости, высокомерности, которые они
выказывали пехотным офицерам; здесь они были между своими в натуре, особенно Калугин
и Гальцин, очень милыми, простодушными, веселыми и добрыми ребятами. Разговор шел о
петербургских сослуживцах и знакомых.

– Что Маслоцкой?

– Который? лейб-улан или конно-гвардеец?

– Я их обоих знаю. Конно-гвардеец при мне мальчишка был, только что из школы вышел. Что
старший – ротмистр?

– О! уж давно.

– Что, всё возится с своей цыганкой?

– Нет, бросил, – и т. д. в этом роде.

Потом Гальцин сел к фортепьянам и славно спел цыганскую песенку. Праскухин, хотя никто
не просил его, стал вторить и так хорошо, что его уж просили вторить, чему он был очень
доволен.

Человек вошел с чаем со сливками и крендельками на серебряном подносе.

– Подай князю, – сказал Калугин.

– А ведь странно подумать, – сказал Гальцин, взяв стакан и отходя к окну, – что мы здесь в
осажденном городе:

фортаплясы , чай со сливками, квартира такая, что я, право, желал бы такую иметь в
Петербурге.

– Да уж ежели бы еще этого не было, – сказал всем недовольный, старый подполковник, –
просто было бы невыносимо это постоянное ожидание чего-то… видеть, как каждый день
бьют, бьют – и всё нет конца, ежели при этом бы жить в грязи и не было удобств.

– А как же наши пехотные офицеры, – сказал Калугин, – которые живут на бастьонах с
солдатами, в блиндаже и едят солдатской борщ, – как им-то?

– Вот этого я не понимаю и признаюсь не могу верить, – сказал Гальцин, – чтобы люди в
грязном белье, во в[шах] и с неумытыми руками могли бы быть храбры. Этак, знаешь, – cette
belle bravoure de gentilhomme5 – не может быть.

– Да они и не понимают этой храбрости, – сказал Праскухин.

– Ну что ты говоришь пустяки, – сердито перебил Калугин, – уж я видел их здесь больше тебя
и всегда, и везде скажу, что наши пехотные офицеры, хоть правда во в[шах] и по 10 дней
белья не переменяют, а это герои, удивительные люди.

В это время в комнату вошел пехотный офицер.

– Я… мне приказано… я могу ли явиться к ген.... к его превосходительству от генерала NN? –
спросил он, робея и кланяясь.

Калугин встал, но не отвечая на поклон офицера, с оскорбительной учтивостью и натянутой
официяльной улыбкой, спросил офицера, не угодно ли

Page 20/326