Page 44 - Севастопольские рассказы

– Я, батюшка, сам понимаю и всё знаю; да что станете делать! Вот дайте мне только (на
лицах офицеров выразилась надежда)… дайте только до конца месяца дожить – и меня
здесь не будет. Лучше на Малахов курган пойду, чем здесь оставаться. Ей Богу! Пусть
делают как хотят, когда такие распоряжения: на всей станции теперь ни одной повозки
крепкой нет, и клочка сена уж третий день лошади не видали.

И смотритель скрылся в воротах.

Козельцов вместе с офицерами вошел в комнату.

– Что ж, – совершенно спокойно сказал старший офицер младшему, хотя за секунду перед
этим он казался разъяренным, – уж 3 месяца едем, подождем еще. Не беда – успеем.

Дымная, грязная комната была так полна офицерами и чемоданами, что Козельцов едва
нашел место на окне, где и присел; вглядываясь в лица и вслушиваясь в разговоры, он начал
делать папироску. Направо от двери, около кривого сального стола, на котором стояло два
самовара с позеленелой кое-где медью, и разложен был сахар в разных бумагах, сидела
главная группа: молодой безусый офицер в новом стеганом архалуке, наверное сделанном из
женского капота, доливал чайник; человека 4 таких же молоденьких офицеров находились в
разных углах комнаты: один из них, подложив под голову какую-то шубу, спал на диване;
другой, стоя у стола, резал жареную баранину безрукому офицеру, сидевшему у стола. Два
офицера, один в адъютантской шинели, другой в пехотной, но тонкой, и с сумкой через плечо,
сидели около лежанки, и по одному тому, как они смотрели на других, и как тот, который был
с сумкой, курил сигару, видно было, что они не фронтовые пехотные офицеры, и что они
довольны этим. Не то, чтобы видно было презрение в их манере, но какое-то самодовольное
спокойствие, основанное частью на деньгах, частью на близких сношениях с генералами –
сознание превосходства, доходящее даже до желания скрыть его. Еще молодой губастый
доктор и артиллерист с немецкой физиономией сидели почти на ногах молодого офицера,
спящего на диване, и считали деньги. Человека 4 денщиков – одни дремали, другие возились
с чемоданами и узлами около двери. Козельцов между всеми лицами не нашел ни одного
знакомого; но он с любопытством стал вслушиваться в разговоры. Молодые офицеры,
которые, как он тотчас же по одному виду решил, только что ехали из корпуса, понравились
ему и, главное, напомнили, что брат его, тоже из корпуса, на-днях должен был прибыть в
одну из батарей Севастополя. В офицере же с сумкой, которого лицо он видел где-то, ему всё
казалось противно и нагло. Он даже с мыслью: «осадить его, ежели бы он вздумал
что-нибудь сказать», перешел от окна к лежанке и сел на нее. Козельцов вообще, как истый
фронтовой и хороший офицер, не только не любил, но был возмущен против штабных,
которыми он с первого взгляда признал этих двух офицеров.

4.

– Однако это ужасно как досадно, – говорил один из молодых офицеров, – что так уже близко,
а нельзя доехать. Может быть, нынче дело будет, а нас не будет.

В пискливом тоне голоса и в пятновидном свежем румянце, набежавшем на молодое лицо
этого офицера в то время, как он говорил, видна была эта милая молодая робость человека,
который беспрестанно боится, что не так выходит его каждое слово.

Безрукий офицер с улыбкой посмотрел на него.

– Поспеете еще, поверьте, – сказал он.

Page 44/326