Page 46 - Севастопольские рассказы

– А свидетельство у вас есть?

– Я знаю, что главное – свидетельство; но мне в Москве сенатор один – он мне дядя, – как я у
него был, он сказал, что тут дадут, а то бы он сам мне дал. Так дадут так?

– Непременно дадут.

– И я думаю, что, может быть, так дадут, – сказал он таким тоном, который доказывал, что,
спрашивая на 30 станциях одно и то же и везде получая различные ответы, он уже никому не
верил хорошенько.

5.

– Да как же не дать, – сказал вдруг офицер, бранившийся на крыльце с смотрителем и в это
время подошедший к разговаривающим и обращаясь отчасти и к штабным, сидевшим подле,
как к более достойным слушателям. – Ведь я так же, как и эти господа, пожелал в
действующую армию, даже в самый Севастополь просился от прекрасного места, и мне,
кроме прогонов от П. 136 руб. сер., ничего не дали, а я уж своих больше 150 рублей
издержал. Подумать только, 800 верст 3-й месяц еду. Вот с этими господами 2-й месяц.
Хорошо, что у меня были свои деньги. Ну, а коли бы не было их?

– Неужели 3-й месяц? – спросил кто-то.

– А что прикажете делать, – продолжал рассказывающий. – Ведь ежели бы я не хотел ехать,
я бы и не просился от хорошего места, так, стало быть, я не стал бы жить по дороге, уж не
оттого, чтоб я боялся бы… а возможности никакой нет. В Перекопе, например, я 2 недели
жил; смотритель с вами и говорить не хочет, – когда хотите поезжайте; одних курьерских
подорожных вот сколько лежит. Уж, верно, так судьба… ведь я бы желал, да видно судьба; я
ведь не оттого, что вот теперь бомбардированье, а, видно, торопись, не торопись, всё равно;
а я бы как желал…

Этот офицер так старательно объяснял причины своего замедления и как будто
оправдывался в них, что это невольно наводило на мысль, что он трусит. Это еще стало
заметнее, когда он расспрашивал о месте нахождения своего полка и опасно ли там. Он даже
побледнел, и голос его оборвался, когда безрукий офицер, который был в том же полку,
сказал ему, что в эти два дня у них одних офицеров 17 человек выбыло.

Действительно, офицер этот в настоящую минуту был жесточайшим трусом, хотя 6 месяцев
тому назад он далеко не был им. С ним произошел переворот, который испытали многие и
прежде и после него. Он жил в одной из наших губерний, в которых есть кадетские корпуса, и
имел прекрасное покойное место, но, читая в газетах и частных письмах о делах
севастопольских героев, своих прежних товарищей, он вдруг возгорелся честолюбием и еще
более патриотизмом.

Он пожертвовал этому чувству весьма многим – и обжитым местом, и квартеркой с мягкой
мебелью, заведенной осьмилетним старанием, и знакомствами, и надеждами на богатую
женитьбу, – он бросил всё и подал еще в феврале в действующую армию, мечтая о
бессмертном венке славы и генеральских эполетах. Через 2 месяца после подачи прошенья,
он

по команде получил запрос, не будет ли он требовать вспомоществования от правительства.
Он отвечал отрицательно и терпеливо продолжал ожидать определения, хотя

Page 46/326