Page 22 - Евпатий Коловрат

слыхивал. Только мы туда не гулять едём, не на угор любоваться. Угор — дверь, а за дверью
сила, что нам с тобой надобна. Вот чтобы в ту дверь постучать, да так, чтоб открыли,
проводник и нужен.

— А ты, госпожа, как же?

Блудячие огоньки, отражавшиеся в тёмных холодных омутах княгининых глаз, дёрнулись,
будто от боли.

— Ты, воевода, меня вчера слушал или нет? На Пертовом угоре ты, прости уж лесную дуру
на прямом слове, никто, чужак. А я — я хуже, чем никто. Отступница я. Вот и выходит, что без
проводника нам на том угоре делать нечего.

Рассветное серое небо тронуло розовым — словно наледь с кровью да сажей сковала и небо
над мёртвым городом.

— Где ж нам его взять? — спросил воевода, глядя на небесную наледь. — Кроме тебя,
госпожа, у нас кумирник один Чурыня, так он черниговец.

Вместо ответа седая княгиня подняла руку, указывая на громаду Успенского собора. Башни
его уже зарозовели, а на верхушках позолоченных крестов зароились искорки — первые
отблески невидного с земли солнца.

— Там наш проводник, воевода.

Воевода покрепче придавил сапогом вновь заскребшуюся под подошвой мышь-опаску, чтоб
кости хрустнули у скаредной твари. В соборе живых не было — только мощи, выкинутые из
распотрошённых рак жадными до добычи чужаками, да изрубленные тела искавших защиты у
Пречистой горожан..

Его сыновей. Его жены… Воевода снова прикрыл глаза, словно ища в темноте под веками
облегчения.

— Там он, — зашелестел из темноты голос-позёмка. — Под алтарём лежит. Слыхал ли,
воевода, как собор этот ставили? Про Медведь-камень слыхал?

Воевода кивнул рысьей прилбицей. И впрямь, поминался в тех сказах Пертов угор.

Ста лет не минуло, при дедах было — Государь Глеб Ростиславович возводил Успенский
собор, и, говорили, тогдашний владыко, Ефросин, отказался благословить его — покуда
оскверняет землю бесовское гнездо на Пертовом угоре. Сын Государев, князь Владимир
Глебович, вызвался разорить кумирню. Шептали, будто и последнего Перта вёз с собою
молодой князь в город, вёз, да не довёз. У Тимошкиной веси, хмельной и весёлой, спросил
связанного кудесника — мол, а мне-то что твои кумиры пророчат? Будто бы посмотрел
исподлобья на молодого князя ведьмак и проронил: «Горе дома найдёшь». Разъярился
молодой князь, покинувший в тереме жену на сносях, велел гридням утопить Перта в
ближнем озере. А приехав — посмеялся над злым предсказаньем. Сына родила ему княгиня,
и назвали княжича по славному деду — Глебом. И часто, говорили, вспоминал слова Перта
князь Владимир и смеялся над ними. Говорили, смеялся он и в тот день, когда рассказали
ему, что сын его, Глеб, стакнувшись с половцами, перебил созванных на пир-братчину в честь
Ильина дня братьев. Страшным смехом смеялся постаревший князь, повторяя: «Горе дома
найдёшь!» Так изнемог от смеха, что слёг и не встал больше.

Но не одно предсказанье-проклятье последнего Перта привёз тогда в город молодой князь,
тёзка святого. На дровнях привезли тогда с Пертова угора синий Медведь-камень. И про тот
камень рассказывали тоже всякое. Рассказывали, как натужно шли кони, как надрывались они

Page 22/125