Page 17 - Евпатий Коловрат
P. 17
Воевода не слышал. Перед глазами плыло.
Значит, вот как, Господи?!
Тонкопалая ручка лежит в твоей ладони, а другие ладони плещут вокруг — «Ой, Лелю,
Полелю!» — земля упруго толкает в босые ступни, и золотая стена пламени встаёт перед
тобой, и девичий визг звучит прямо над левым ухом, но маленькая влажная ладошка не
выпускает твоей руки ни над костром, ни на высоком холме над Окою, с которой вы
провожаете взглядами десятки колышущихся огоньков на тёмной реке…
И потом эта ручка, уже с обручальным кольцом, уверенно лежит на поводе коня. Вы
объезжаете твои владения, у околиц встречают старики, поднося на убрусах хлеб — и
тонкопалая ручка кидает кусочек к подножию стерегущего околицу деревянного чура…
И потом, десять лет спустя, вы, обнявшись, стоите у окна, солнце играет на умирающих
сугробах, а голоса ваших сыновей звенят:
— Жаворонки, полетите,
Весну-красну позовите!
Значит, вот как, Господи?! Купальский костёр — и ручка с кольцом на пальце стынет на
каменном полу. Деревянные чуры у околиц — и десятки тел в залитом кровью снегу.
«Жаворонки, полетите!» — и скорчившиеся у выломанных медных ворот мальчишки.
Может быть, маленькая муромчанка Алёнка носила блюдце с молоком к подпечку? Или
слишком звонко смеялась, когда нянька пела: «Ладушки, Ладушки, где были? У бабушки!»
«Ладушки» — это же тоже призывание кумиров, славление идолицы Лады, да, Господи?!
Что спрашивать, где Ты был — Ты, наверное, даже придержал солнце над добиваемым
городом, как тогда, над долиною Гаваонскою…
Дитё куклу тятей назвало — так топором его по головёнке?!
Да что за отец, у которого дети кукол тятей кличут?!
Государь не спрашивал, кто и как его чтит. Он бился за всех своих людей, не судя и не деля
их, и чужаки прошли к городу над Окой не раньше, чем он с дружиной замертво лёг в зимних
полях. Не ему сидеть одесную Христа — Христу по левую руку Государя место, коли
Государь не побрезгует. Не побрезгует сказавшим: «Не отнимают хлеб у детей, дабы отдать
псам» — и бросившим детей на поживу степным собакам.
Что-то душило его, тянуло к земле — воевода вцепился обеими пятернями в ворот кольчуги,
подлатника, свиты, рубахи, пальцы нащупали тонкий волосяной шнурок, пару раз
перехватились — и яростно сжались на нагретом от тела куске бронзы.
Воевода бешено рванул сжавшуюся в кулак руку на волю из-за пазухи. Звонко лопнул гайтан,
и брякнул о плитки пола бронзовый крест.
И тут же словно град посыпался в каморе. Воевода не слышал, как подошли и встали рядом
его гридни. Летели на пол бронзовые, медные, каменные кресты, распятия, образки.
Они сказали своё слово — и держали его. Они шли с ним и за ним. «Хоть в могилу, хоть в
Page 17/125
