Page 93 - Евпатий Коловрат

страхолюдством пошли. Мне ж столько вовек не выпить!

Захохотал помолодевший Чурыня, захохотал Роман, и Перегуда, и Игамас, снова утиравший
связанными руками слёзы, и даже Налист, очнувшийся от горячечного забытья, слабо
смеялся. Стражники зло глядели на них раскосыми глазами, но молчали.

— А что остальные? — спросил вдруг Чурыня, оглядывая сани, сколько позволяли оковы на
руках и ногах, прижимавшие их к деревянному пялу.

— Меня, Чурыня Ходынич, и не спрашивай, — открестился Роман, пряча глаза. — Как меня
поганые дверью приветили… жизнь мне та дверь спасла, стрелами меня не накрыло — да и
всё. А как прочухался да из-за двери выскочил, так тут меня снова попотчевали — тогда уж
булавою по темечку.

— Нет их, старшой, — глухо выговорил Перегуда. — Там всех стрелами и положили. Нам
тоже перепало… мне в руку, да в плечо, голядину нашему ухо отсекло да ногу пробило, а
тяжелей всего вятичу пришлось. Из него четыре стрелы вытянули. Да ладно, живы — и то
слава Богам.

— Смерть на бою — тоже не для жалости, — жёстко промолвил Чурыня.

— То так, — кивнул Роман. — «Дивно ли, если муж погиб на войне, умирали так славнейшие
из прадедов наших». Володимер Всеволодович, Володимерский государь, сказал, Мономах
назвищем. Хоть и володимерский, а сказал добро.

— Володимерских не трожь, удалой… — подал посушавший голос Перегуда.

— Да тю на тебе, кто ж вас трогает…

— Ладно! — оборвал их разговоры Чурыня. — Давайте-ка спать покуда… завтра день будет
нелёгкий, выспаться надо хорошо. А мне последнее время что-то на солнышке спится плохо.
Голова после тяжёлая, и во рту как воронья стая нагадила…

И он криво усмехнулся…

Утро вновь разбудило его раскалённой белизной.

Ну что ж, Светлый и Тресветлый, если Тебе нравится эта игра — потягаемся ещё раз…

Шум с дальней окраины лагеря Непобедимый расслышал издалека. Этот час он посвятил
трапезе — простой, как и подобает монгольскому воину. Ему доводилось вкушать изысканных
яств на пирах в белом шатре, но для себя он по-прежнему не знал ничего вкуснее
зажаренного на углях мяса — хотя зубы его нынче были уже не те, и мясо приходилось
пластать ножом на тонкие полоски.

Он даже не успел выговорить «Найма…», как сын уже оказался у дверей чёрной юрты,
отдавая приказы чёрным нукерам.

Пёс-Людоед успел расправиться только с четвертью своего куска кобылятины, как с улицы
вбежал и рухнул ничком нукер в чёрном чапане.

— Дозволит ли Непобедимый…

— Говори… — буркнул, проглатывая мясо, одноглазый.

— Это цэреги темника Бурундая, о Непобедимый…

Page 93/125