Page 162 - Преступление и наказание
P. 162

— Ничего,  я  приду,  я  буду  ходить! —  пробормотал  он  вполголоса,  точно  не  вполне
               сознавая, о чем хочет сказать, и вышел из комнаты.
                     — Бесчувственный, злобный эгоист! — вскрикнула Дуня.
                     — Он  су-ма-сшедший,  а  не  бесчувственный!  Он  помешанный!  Неужели  вы  этого  не
               видите?  Вы  бесчувственная  после  этого!.. —  горячо  прошептал  Разумихин  над  самым  ее
               ухом, крепко стиснув ей руку.
                     — Я  сейчас  приду! —  крикнул  он,  обращаясь  к  помертвевшей  Пульхерии
               Александровне, и выбежал из комнаты.
                     Раскольников поджидал его в конце коридора.
                     — Я так и знал, что ты выбежишь, — сказал он. — Воротись к ним и будь с ними…
               Будь и завтра у них… и всегда. Я… может, приду… если можно. Прощай!
                     И, не протягивая руки, он пошел от него.
                     — Да  куда  ты?  Что  ты?  Да  что  с  тобой?  Да  разве  можно  так!.. —  бормотал  совсем
               потерявшийся Разумихин.
                     Раскольников остановился еще раз.
                     — Раз навсегда: никогда ни о чем меня не спрашивай. Нечего мне тебе отвечать… Не
               приходи ко мне. Может, я и приду сюда… Оставь меня, а их… не оставь. Понимаешь меня?
                     В коридоре было темно; они стояли возле лампы. С минуту они смотрели друг на друга
               молча.  Разумихин  всю  жизнь  помнил  эту  минуту.  Горевший  и  пристальный  взгляд
               Раскольникова  как  будто  усиливался  с  каждым  мгновением,  проницал  в  его  душу,  в
               сознание.  Вдруг  Разумихин  вздрогнул.  Что-то  странное  как  будто  прошло  между  ними…
               Какая-то идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное и вдруг понятое
               с обеих сторон… Разумихин побледнел как мертвец.
                     — Понимаешь  теперь?.. —  сказал  вдруг  Раскольников  с  болезненно  искривившимся
               лицом. — Воротись, ступай к ним, — прибавил он вдруг и, быстро повернувшись, пошел из
               дому…
                     Не  стану  теперь  описывать,  что  было  в  тот  вечер  у  Пульхерии  Александровны,  как
               воротился к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо дать отдохнуть Роде в
               болезни,  клялся,  что  Родя  придет  непременно,  будет  ходить  каждый  день,  что  он  очень,
               очень  расстроен,  что  не  надо  раздражать  его;  как  он,  Разумихин,  будет  следить  за  ним,
               достанет ему доктора хорошего, лучшего, целый консилиум… Одним словом, с этого вечера
               Разумихин стал у них сыном и братом.


                                                              IV
                     А  Раскольников  пошел  прямо  к  дому  на  канаве,  где  жила  Соня.128Дом  был
               трехэтажный,  старый  и  зеленого  цвета.  Он  доискался  дворника  и  получил  от  него
               неопределенные указания, где живет Капернаумов портной. Отыскав в углу на дворе вход на
               узкую  и  темную  лестницу,  он  поднялся  наконец  во  второй  этаж  и  вышел  на  галерею,
               обходившую его со стороны двора. Покамест он бродил в темноте и в недоумении, где бы
               мог быть вход к Капернаумову, вдруг, в трех шагах от него, отворилась какая-то дверь; он
               схватился за нее машинально.
                     — Кто тут? — тревожно спросил женский голос.
                     — Это я… к вам, — ответил Раскольников и вошел в крошечную переднюю. Тут, на
               продавленном стуле, в искривленном медном подсвечнике, стояла свеча.
                     — Это вы! Господи! — слабо вскрикнула Соня и стала как вкопанная.
                     — Куда к вам? Сюда?
                     И Раскольников, стараясь не глядеть на нее, поскорей прошел в комнату.
                     Через минуту вошла со свечой и Соня, поставила свечу и стала сама перед ним, совсем
               растерявшаяся,  вся  в  невыразимом  волнении  и,  видимо,  испуганная  его  неожиданным
               посещением. Вдруг краска бросилась в ее бледное лицо, и даже слезы выступили на глазах…
               Ей было и тошно, и стыдно, и сладко… Раскольников быстро  отвернулся и сел  на стул к
   157   158   159   160   161   162   163   164   165   166   167