Page 162 - Преступление и наказание

— Ничего, я приду, я буду ходить! — пробормотал он вполголоса, точно не вполне
сознавая, о чем хочет сказать, и вышел из комнаты.
— Бесчувственный, злобный эгоист! — вскрикнула Дуня.
— Он су-ма-сшедший, а не бесчувственный! Он помешанный! Неужели вы этого не
видите? Вы бесчувственная после этого!.. — горячо прошептал Разумихин над самым ее
ухом, крепко стиснув ей руку.
— Я сейчас приду! — крикнул он, обращаясь к помертвевшей Пульхерии
Александровне, и выбежал из комнаты.
Раскольников поджидал его в конце коридора.
— Я так и знал, что ты выбежишь, — сказал он. — Воротись к ним и будь с ними…
Будь и завтра у них… и всегда. Я… может, приду… если можно. Прощай!
И, не протягивая руки, он пошел от него.
— Да куда ты? Что ты? Да что с тобой? Да разве можно так!.. — бормотал совсем
потерявшийся Разумихин.
Раскольников остановился еще раз.
— Раз навсегда: никогда ни о чем меня не спрашивай. Нечего мне тебе отвечать… Не
приходи ко мне. Может, я и приду сюда… Оставь меня, а их… не оставь. Понимаешь меня?
В коридоре было темно; они стояли возле лампы. С минуту они смотрели друг на друга
молча. Разумихин всю жизнь помнил эту минуту. Горевший и пристальный взгляд
Раскольникова как будто усиливался с каждым мгновением, проницал в его душу, в
сознание. Вдруг Разумихин вздрогнул. Что-то странное как будто прошло между ними…
Какая-то идея проскользнула, как будто намек; что-то ужасное, безобразное и вдруг понятое
с обеих сторон… Разумихин побледнел как мертвец.
— Понимаешь теперь?.. — сказал вдруг Раскольников с болезненно искривившимся
лицом. — Воротись, ступай к ним, — прибавил он вдруг и, быстро повернувшись, пошел из
дому…
Не стану теперь описывать, что было в тот вечер у Пульхерии Александровны, как
воротился к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо дать отдохнуть Роде в
болезни, клялся, что Родя придет непременно, будет ходить каждый день, что он очень,
очень расстроен, что не надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить за ним,
достанет ему доктора хорошего, лучшего, целый консилиум… Одним словом, с этого вечера
Разумихин стал у них сыном и братом.

IV
А Раскольников пошел прямо к дому на канаве, где жила Соня.128Дом был
трехэтажный, старый и зеленого цвета. Он доискался дворника и получил от него
неопределенные указания, где живет Капернаумов портной. Отыскав в углу на дворе вход на
узкую и темную лестницу, он поднялся наконец во второй этаж и вышел на галерею,
обходившую его со стороны двора. Покамест он бродил в темноте и в недоумении, где бы
мог быть вход к Капернаумову, вдруг, в трех шагах от него, отворилась какая-то дверь; он
схватился за нее машинально.
— Кто тут? — тревожно спросил женский голос.
— Это я… к вам, — ответил Раскольников и вошел в крошечную переднюю. Тут, на
продавленном стуле, в искривленном медном подсвечнике, стояла свеча.
— Это вы! Господи! — слабо вскрикнула Соня и стала как вкопанная.
— Куда к вам? Сюда?
И Раскольников, стараясь не глядеть на нее, поскорей прошел в комнату.
Через минуту вошла со свечой и Соня, поставила свечу и стала сама перед ним, совсем
растерявшаяся, вся в невыразимом волнении и, видимо, испуганная его неожиданным
посещением. Вдруг краска бросилась в ее бледное лицо, и даже слезы выступили на глазах…
Ей было и тошно, и стыдно, и сладко… Раскольников быстро отвернулся и сел на стул к