Page 164 - Преступление и наказание
P. 164

— Это косноязычные-то?
                     — Да-с… Он заикается и хром тоже. И жена тоже… Не то что заикается, а как будто не
               всё  выговаривает.  Она  добрая,  очень.  А  он  бывший  дворовый  человек.  А  детей  семь
               человек… и только старший один заикается, а другие просто больные… а не заикаются… А
               вы откуда про них знаете? — прибавила она с некоторым удивлением.
                     — Мне ваш отец всё тогда рассказал. Он мне всё про вас рассказал… И про то, как вы в
               шесть часов пошли, а в девятом назад пришли, и про то, как Катерина Ивановна у вашей
               постели на коленях стояла.
                     Соня смутилась.
                     — Я его точно сегодня видела, — прошептала она нерешительно.
                     — Кого?
                     — Отца. Я по улице шла, там подле, на углу, в десятом часу, а он будто впереди идет. И
               точно как будто он. Я хотела уж зайти к Катерине Ивановне…
                     — Вы гуляли?
                     — Да, — отрывисто прошептала Соня опять смутившись и потупившись.
                     — Катерина Ивановна ведь вас чуть не била, у отца-то?
                     — Ах  нет,  что  вы,  что  вы  это,  нет! —  с  каким-то  даже  испугом  посмотрела  на  него
               Соня.
                     — Так вы ее любите?
                     — Ее? Да ка-а-ак же! — протянула Соня жалобно и с страданием сложив вдруг руки. —
               Ах! вы ее… Если б вы только знали. Ведь она совсем как ребенок… Ведь у ней ум совсем
               как помешан… от горя. А какая она умная была… какая великодушная… какая добрая! Вы
               ничего, ничего не знаете… ах!
                     Соня проговорила это точно в отчаянии, волнуясь и страдая, и ломая руки. Бледные
               щеки ее опять вспыхнули, в глазах выразилась мука. Видно было, что в ней ужасно много
               затронули,  что  ей  ужасно  хотелось  что-то  выразить,  сказать,  заступиться.  Какое-то
               ненасытимое сострадание, если можно так выразиться, изобразилось вдруг во всех чертах
               лица ее.
                     — Била! Да что вы это! Господи, била! А хоть бы и била, так что ж! Ну так что ж? Вы
               ничего,  ничего  не  знаете…  Это  такая  несчастная,  ах,  какая  несчастная!  И  больная…  Она
               справедливости ищет… Она чистая. Она так верит, что во всем справедливость должна быть,
               и требует… И хоть мучайте ее, а она несправедливого не сделает. Она сама не замечает, как
               это  всё  нельзя,  чтобы  справедливо  было  в  людях,  и  раздражается…  Как  ребенок,  как
               ребенок! Она справедливая, справедливая!
                     — А с вами что будет?
                     Соня посмотрела вопросительно.
                     — Они ведь на вас остались. Оно, правда, и прежде всё было на вас, и покойник на
               похмелье к вам же ходил просить. Ну, а теперь вот что будет?
                     — Не знаю, — грустно произнесла Соня.
                     — Они там останутся?
                     — Не знаю, они на той квартире должны; только хозяйка, слышно, говорила сегодня,
               что отказать хочет, а Катерина Ивановна говорит, что и сама ни минуты не останется.
                     — С чего ж это она так храбрится? На вас надеется?
                     — Ах нет, не говорите так!.. Мы одно, заодно живем, — вдруг опять взволновалась и
               даже раздражилась Соня, точь-в-точь как если бы рассердилась канарейка или какая другая
               маленькая  птичка. —  Да  и  как  же  ей  быть?  Ну  как  же,  как  же  быть? —  спрашивала  она,
               горячась  и  волнуясь. —  А  сколько,  сколько  она  сегодня  плакала!  У  ней  ум  мешается,  вы
               этого  не  заметили?  Мешается;  то  тревожится,  как  маленькая,  о  том,  чтобы  завтра  всё
               прилично было, закуски были и всё… то руки ломает, кровью харкает, плачет, вдруг стучать
               начнет головой об стену, как в отчаянии. А потом опять утешится, на вас она всё надеется:
               говорит, что вы теперь ей помощник и что она где-нибудь немного денег займет и поедет в
               свой  город,  со  мною,  и  пансион  для  благородных  девиц  заведет,  а  меня  возьмет
   159   160   161   162   163   164   165   166   167   168   169