Page 160 - Преступление и наказание

— Признаюсь, ничего хорошо не понимаю. Предлагает десять тысяч, а сам говорил,
что не богат. Объявляет, что хочет куда-то уехать, и через десять минут забывает, что об
этом говорил. Вдруг тоже говорит, что хочет жениться и что ему уж невесту сватают…
Конечно, у него есть цели, и всего вероятнее — дурные. Но опять как-то странно
предположить, чтоб он так глупо приступил к делу, если б имел на тебя дурные намерения…
Я, разумеется, отказал ему, за тебя, в этих деньгах, раз навсегда. Вообще он мне очень
странным показался, и… даже… с признаками как будто помешательства. Но я мог и
ошибиться; тут просто, может быть, надувание своего рода. Смерть Марфы Петровны,
кажется, производит на него впечатление…
— Упокой, господи, ее душу! — воскликнула Пульхерия Александровна, — вечно,
вечно за нее бога буду молить! Ну что бы с нами было теперь, Дуня, без этих трех тысяч!
Господи, точно с неба упали! Ах, Родя, ведь у нас утром всего три целковых за душой
оставалось, и мы с Дунечкой только и рассчитывали, как бы часы где-нибудь поскорей
заложить, чтобы не брать только у этого, пока сам не догадается.
Дуню как-то уж слишком поразило предложение Свидригайлова. Она всё стояла
задумавшись.
— Он что-нибудь ужасное задумал! — проговорила она почти шепотом про себя, чуть
не содрогаясь.
Раскольников приметил этот чрезмерный страх.
— Кажется, придется мне не раз еще его увидать, — сказал он Дуне.
— Будем следить! Я его выслежу! — энергически крикнул Разумихин. — Глаз не
спущу! Мне Родя позволил. Он мне сам сказал давеча: «Береги сестру». А вы позволите,
Авдотья Романовна?
Дуня улыбнулась и протянула ему руку, но забота не сходила с ее лица. Пульхерия
Александровна робко на нее поглядывала; впрочем, три тысячи ее видимо успокоивали.
Через четверть часа все были в самом оживленном разговоре. Даже Раскольников, хоть
и не разговаривал, но некоторое время внимательно слушал. Ораторствовал Разумихин.
— И зачем, зачем вам уезжать! — с упоением разливался он восторженною речью, — и
что вы будете делать в городишке? А главное, вы здесь все вместе и один другому нужны,
уж как нужны, — поймите меня! Ну, хоть некоторое время… Меня же возьмите в друзья, в
компаньоны, и уж уверяю, что затеем отличное предприятие. Слушайте, я вам в подробности
это всё растолкую — весь проект! У меня еще утром, когда ничего еще не случилось, в
голове уж мелькало… Вот в чем дело: есть у меня дядя (я вас познакомлю; прескладной и
препочтенный старичонка!), а у этого дяди есть тысяча рублей капиталу, а сам живет
пенсионом и не нуждается. Второй год как он пристает ко мне, чтоб я взял у него эту тысячу,
а ему бы по шести процентов платил. Я штуку вижу: ему просто хочется мне помочь; но
прошлого года мне было не надо, а нынешний год я только приезда его поджидал и решился
взять. Затем вы дадите другую тысячу, из ваших трех, и вот и довольно на первый случай,
вот мы и соединимся. Что ж мы будем делать?
Тут Разумихин принялся развивать свой проект и много толковал о том, как почти все
наши книгопродавцы и издатели мало знают толку в своем товаре, а потому обыкновенно и
плохие издатели, между тем как порядочные издания вообще окупаются и дают процент,
иногда значительный. Об издательской-то деятельности и мечтал Разумихин, уже два года
работавший на других и недурно знавший три европейские языка, несмотря на то, что дней
шесть назад сказал было Раскольникову, что в немецком «швах», с целью уговорить его
взять на себя половину переводной работы и три рубля задатку: и он тогда соврал, и
Раскольников знал, что он врет.
— Зачем, зачем же нам свое упускать, когда у нас одно из главнейших средств
очутилось — собственные деньги? — горячился Разумихин. — Конечно, нужно много труда,
но мы будем трудиться, вы, Авдотья Романовна, я, Родион… иные издания дают теперь
славный процент! А главная основа предприятия в том, что будем знать, что именно надо
переводить. Будем и переводить, и издавать,127и учиться, всё вместе. Теперь я могу быть