Page 163 - Преступление и наказание

столу. Мельком успел он охватить взглядом комнату.
Это была большая комната, но чрезвычайно низкая, единственная отдававшаяся от
Капернаумовых, запертая дверь к которым находилась в стене слева. На противоположной
стороне, в стене справа, была еще другая дверь, всегда запертая наглухо. Там уже была
другая, соседняя квартира, под другим нумером. Сонина комната походила как будто на
сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то
уродливое. Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то
вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом
освещении, даже и разглядеть нельзя было хорошенько; другой же угол был уже слишком
безобразно тупой. Во всей этой большой комнате почти совсем не было мебели. В углу,
направо, находилась кровать; подле нее, ближе к двери, стул. По той же стене, где была
кровать, у самых дверей в чужую квартиру, стоял простой тесовый стол, покрытый
синенькой скатертью; около стола два плетеных стула. Затем, у противоположной стены,
поблизости от острого угла, стоял небольшой, простого дерева комод, как бы затерявшийся в
пустоте. Вот всё, что было в комнате. Желтоватые, обшмыганные и истасканные обои
почернели по всем углам; должно быть, здесь бывало сыро и угарно зимой. Бедность была
видимая; даже у кровати не было занавесок.
Соня молча смотрела на своего гостя, так внимательно и бесцеремонно
осматривавшего ее комнату, и даже начала, наконец, дрожать в страхе, точно стояла перед
судьей и решителем своей участи.
— Я поздно… Одиннадцать часов есть? — спросил он, всё еще не подымая на нее глаз.
— Есть, — пробормотала Соня. — Ах да, есть! — заторопилась она вдруг, как будто в
этом был для нее весь исход, — сейчас у хозяев часы пробили… и я сама слышала… Есть.
— Я к вам в последний раз пришел, — угрюмо продолжал Раскольников, хотя и теперь
был только в первый, — я, может быть, вас не увижу больше…
— Вы… едете?
— Не знаю… всё завтра…
— Так вы не будете завтра у Катерины Ивановны? — дрогнул голос у Сони.
— Не знаю. Всё завтра утром… Не в том дело: я пришел одно слово сказать…
Он поднял на нее свой задумчивый взгляд и вдруг заметил, что он сидит, а она всё еще
стоит перед ним.
— Что ж вы стоите? Сядьте, — проговорил он вдруг переменившимся, тихим и
ласковым голосом.
Она села. Он приветливо и почти с состраданием посмотрел на нее с минуту.
— Какая вы худенькая! Вон какая у вас рука! Совсем прозрачная. Пальцы как у
мертвой.
Он взял ее руку. Соня слабо улыбнулась.
— Я и всегда такая была, — сказала она.
— Когда и дома жили?
— Да.
— Ну, да уж конечно! — произнес он отрывисто, и выражение лица его, и звук голоса
опять вдруг переменились. Он еще раз огляделся кругом.
— Это вы от Капернаумова нанимаете?
— Да-с…
— Они там, за дверью?
— Да… У них тоже такая же комната.
— Все в одной?
— В одной-с.
— Я бы в вашей комнате по ночам боялся, — угрюмо заметил он.
— Хозяева очень хорошие, очень ласковые, — отвечала Соня, всё еще как бы не
опомнившись и не сообразившись, — и вся мебель, и всё… всё хозяйское. И они очень
добрые, и дети тоже ко мне часто ходят…