Page 17 - Преступление и наказание

запрещала; а наполнять письмо пустяками и о чем-нибудь, тогда как в душе такое горе, я не
могла. Целый месяц у нас по всему городу ходили сплетни об этой истории, и до того уж
дошло, что нам даже в церковь нельзя было ходить с Дуней от презрительных взглядов и
шептаний, и даже вслух при нас были разговоры. Все-то знакомые от нас отстранились, все
перестали даже кланяться, и я наверно узнала, что купеческие приказчики и некоторые
канцеляристы хотели нанести нам низкое оскорбление, вымазав дегтем ворота нашего дома,
так что хозяева стали требовать, чтобы мы с квартиры съехали. Всему этому причиной была
Марфа Петровна, которая успела обвинить и загрязнить Дуню во всех домах. Она у нас со
всеми знакома и в этот месяц поминутно приезжала в город, и так как она немного болтлива
и любит рассказывать про свои семейные дела и, особенно, жаловаться на своего мужа всем
и каждому, что очень нехорошо, то и разнесла всю историю, в короткое время, не только в
городе, но и по уезду. Я заболела, Дунечка же была тверже меня, и если бы ты видел, как она
всё переносила и меня же утешала и ободряла! Она ангел! Но, по милосердию божию, наши
муки были сокращены: господин Свидригайлов одумался и раскаялся и, вероятно пожалев
Дуню, представил Марфе Петровне полные и очевидные доказательства всей Дунечкиной
невинности, а именно: письмо, которое Дуня еще до тех пор, когда Марфа Петровна застала
их в саду, принуждена была написать и передать ему, чтоб отклонить личные объяснения и
тайные свидания, на которых он настаивал, и которое, по отъезде Дунечки, осталось в руках
господина Свидригайлова. В этом письме она самым пылким образом и с полным
негодованием укоряла его именно за неблагородство поведения его относительно Марфы
Петровны, поставляла ему на вид, что он отец и семьянин и что, наконец, как гнусно с его
стороны мучить и делать несчастною и без того уже несчастную и беззащитную девушку.
Одним словом, милый Родя, письмо это так благородно и трогательно написано, что я
рыдала, читая его, и до сих пор не могу его читать без слез. Кроме того, в оправдание Дуни,
явились, наконец, и свидетельства слуг, которые видели и знали гораздо больше, чем
предполагал сам господин Свидригайлов, как это и всегда водится. Марфа Петровна была
совершенно поражена и «вновь убита», как сама она нам признавалась, но зато вполне
убедилась в невинности Дунечкиной и на другой же день, в воскресенье, приехав прямо в
собор, на коленях и со слезами молила владычицу дать ей силу перенесть это новое
испытание и исполнить долг свой. Затем, прямо из собора, ни к кому не заезжая, приехала к
нам, рассказала нам всё, горько плакала и, в полном раскаянии, обнимала и умоляла Дуню
простить ее. В то же утро, нисколько не мешкая, прямо от нас, отправилась по всем домам в
городе и везде, в самых лестных для Дунечки выражениях, проливая слезы, восстановила ее
невинность и благородство ее чувств и поведения. Мало того, всем показывала и читала
вслух собственноручное письмо Дунечкино к господину Свидригайлову и даже давала
снимать с него копии (что, мне кажется, уже и лишнее). Таким образом ей пришлось
несколько дней сряду объезжать всех в городе, так как иные стали обижаться, что другим
оказано было предпочтение, и таким образом завелись очереди, так что в каждом доме уже
ждали заранее и все знали, что в такой-то день Марфа Петровна будет там-то читать это
письмо, и на каждое чтение опять-таки собирались даже и те, которые письмо уже несколько
раз прослушали и у себя в домах, и у других знакомых, по очереди. Мое мнение, что многое,
очень многое, тут было лишнее; но Марфа Петровна уже такого характера. По крайней мере
она вполне восстановила честь Дунечки, и вся гнусность этого дела легла неизгладимым
позором на ее мужа, как на главного виновника, так что мне его даже и жаль; слишком уже
строго поступили с этим сумасбродом. Дуню тотчас же стали приглашать давать уроки в
некоторых домах, но она отказалась. Вообще же все стали к ней вдруг относиться с
особенным уважением. Всё это способствовало главным образом и тому неожиданному
случаю, через который теперь меняется, можно сказать, вся судьба наша. Узнай, милый Родя,
что к Дуне посватался жених и что она успела уже дать свое согласие, о чем и спешу
уведомить тебя поскорее. И хотя дело это сделалось и без твоего совета, но ты, вероятно, не
будешь ни на меня, ни на сестру в претензии, так как сам увидишь, из дела же, что ждать и
откладывать до получения твоего ответа было бы нам невозможно. Да и сам ты не мог бы