Page 177 - Преступление и наказание

на губах. Но он все-таки решился молчать и не промолвить слова до времени. Он понял, что
это самая лучшая тактика в его положении, потому что не только он не проговорится, но,
напротив, раздражит молчанием самого врага, и, пожалуй, еще тот ему же проговорится. По
крайней мере, он на это надеялся.
— Нет, вы, я вижу, не верите-с, думаете всё, что я вам шуточки невинные подвожу, —
подхватил Порфирий, всё более и более веселея и беспрерывно хихикая от удовольствия и
опять начиная кружить по комнате, — оно, конечно, вы правы-с; у меня и фигура уж так
самим богом устроена, что только комические мысли в других возбуждает; буффон—с;145но
я вам вот что скажу, и опять повторю-с, что вы, батюшка, Родион Романович, уж извините
меня, старика, человек еще молодой-с, так сказать, первой молодости, а потому выше всего
ум человеческий цените, по примеру всей молодежи. Игривая острота ума и отвлеченные
доводы рассудка вас соблазняют-с. И это точь-в-точь, как прежний австрийский
гофкригсрат, например, насколько то есть я могу судить о военных событиях: на бумаге-то
они и Наполеона разбили и в полон взяли, и уж как там, у себя в кабинете, всё
остроумнейшим образом рассчитали и подвели, а смотришь, генерал-то Мак и сдается со
всей своей армией,146хе-хе-хе! Вижу, вижу, батюшка, Родион Романович, смеетесь вы надо
мною, что я, такой статский человек, всё из военной истории примерчики подбираю. Да что
делать, слабость, люблю военное дело, и уж так люблю я читать все эти военные
реляции…147решительно я моей карьерой манкировал. Мне бы в военной служить-с, право-
с. Наполеоном-то, может быть, и не сделался бы, ну а майором бы был-с, хе-хе-хе! Ну-с, так
я вам теперь, родимый мой, всю подробную правду скажу насчет того то есть частного
случая-то: действительность и натура, сударь вы мой, есть важная вещь, и ух как иногда
самый прозорливейший расчет подсекают! Эй, послушайте старика, серьезно говорю,
Родион Романович (говоря это, едва ли тридцатипятилетний Порфирий Петрович
действительно как будто вдруг весь состарился: даже голос его изменился, и как-то весь он
скрючился), — к тому же я человек откровенный-с… Откровенный я человек или нет? Как
по-вашему? Уж кажется, что вполне: этакие-то вещи вам задаром сообщаю, да еще
награждения за это не требую, хе-хе! Ну, так вот-с, продолжаю-с: остроумие, по-моему,
великолепная вещь-с; это, так сказать, краса природы и утешение жизни, и уж какие,
кажется, фокусы может оно задавать, так что где уж, кажется, иной раз угадать какому-
нибудь бедненькому следователю, который притом и сам своей фантазией увлечен, как и
всегда бывает, потому тоже ведь человек-с! Да натура-то бедненького следователя выручает-
с, вот беда! А об этом и не подумает увлекающаяся остроумием молодежь, «шагающая через
все препятствия» (как вы остроумнейшим и хитрейшим образом изволили выразиться). Он-
то, положим, и солжет, то есть человек-то-с, частный-то случай-с , incognito-то-с, и солжет
отлично, наихитрейшим манером; тут бы, кажется, и триумф, и наслаждайся плодами своего
остроумия, а он — хлоп! да в самом-то интересном, в самом скандалезнейшем месте и
упадет в обморок. Оно, положим, болезнь, духота тоже иной раз в комнатах бывает, да все-
таки-с! Все-таки мысль подал! Солгал-то он бесподобно, а на натуру-то и не сумел
рассчитать. Вон оно, коварство-то где-с! Другой раз, увлекаясь игривостию своего
остроумия, начнет дурачить подозревающего его человека, побледнеет как бы нарочно, как
бы в игре, да слишком уж натурально побледнеет-то, слишком уж на правду похоже, ан и
опять подал мысль! Хоть и надует с первого раза, да за ночь-то тот и надумается, коли сам
малый не промах. Да ведь на каждом шагу этак-то-с! Да чего: сам вперед начнет забегать,
соваться начнет, куда и не спрашивают, заговаривать начнет беспрерывно о том, о чем бы
надо, напротив, молчать, различные аллегории начнет подпускать, хе-хе! Сам придет и
спрашивать начнет: зачем-де меня долго не берут? хе-хе-хе! И это ведь с самым
остроумнейшим человеком может случиться, с психологом и литератором-с! Зеркало натура,
зеркало-с, самое прозрачное-с! Смотри в него и любуйся, вот что-с! Да что это вы так
побледнели, Родион Романович, не душно ли вам, не растворить ли окошечко?
— О, не беспокойтесь, пожалуйста, — вскричал Раскольников и вдруг захохотал, —
пожалуйста, не беспокойтесь!