Page 181 - Преступление и наказание

вам так много знать, коли вас еще и не начинали беспокоить нисколько! Ведь вы как
ребенок: дай да подай огонь в руки! И зачем вы так беспокоитесь? Зачем сами-то вы так к
нам напрашиваетесь, из каких причин? А? хе-хе-хе!
— Повторяю вам, — вскричал в ярости Раскольников, — что не могу дольше
переносить…
— Чего-с? Неизвестности-то? — перебил Порфирий.
— Не язвите меня! Я не хочу!.. Говорю вам, что не хочу!.. Не могу и не хочу!..
Слышите! Слышите! — крикнул он, стукнув опять кулаком по столу.
— Да тише же, тише! Ведь услышат! Серьезно предупреждаю: поберегите себя. Я не
шучу-с! — проговорил шепотом Порфирий, но на этот раз в лице его уже не было давешнего
бабьи-добродушного и испуганного выражения; напротив, теперь он прямо приказывал ,
строго, нахмурив брови и как будто разом нарушая все тайны и двусмысленности. Но это
было только на мгновение. Озадаченный было Раскольников вдруг впал в настоящее
исступление; но странно: он опять послушался приказания говорить тише, хотя и был в
самом сильном пароксизме бешенства.
— Я не дам себя мучить! — зашептал он вдруг по-давешнему, с болью и с ненавистию
мгновенно сознавая в себе, что не может не подчиниться приказанию, и приходя от этой
мысли еще в большее бешенство, — арестуйте меня, обыскивайте меня, но извольте
действовать по форме, а не играть со мной-с! Не смейте…
— Да не беспокойтесь же о форме, — перебил Порфирий, с прежнею лукавою
усмешкой и как бы даже с наслаждением любуясь Раскольниковым, — я вас, батюшка,
пригласил теперь по-домашнему, совершенно этак по-дружески!
— Не хочу я вашей дружбы и плюю на нее! Слышите ли? И вот же: беру фуражку и
иду. Ну-тка, что теперь скажешь, коли намерен арестовать?
Он схватил фуражку и пошел к дверям.
— А сюрпризик-то не хотите разве посмотреть? — захихикал Порфирий, опять
схватывая его немного повыше локтя и останавливая у дверей. Он, видимо, становился все
веселее и игривее, что окончательно выводило из себя Раскольникова.
— Какой сюрпризик? что такое? — спросил он, вдруг останавливаясь и с испугом
смотря на Порфирия.
— Сюрпризик-с, вот тут, за дверью у меня сидит, хе-хе-хе! (Он указал пальцем на
запертую дверь в перегородке, которая вела в казенную квартиру его). — Я и на замок
припер, чтобы не убежал.
— Что такое? где? что?.. — Раскольников подошел было к двери и хотел отворить, но
она была заперта.
— Заперта-с, вот и ключ!
И в самом деле, он показал ему ключ, вынув из кармана.
— Лжешь ты всё! — завопил Раскольников, уже не удерживаясь, — лжешь,
полишинель149проклятый! — и бросился на ретировавшегося к дверям, но нисколько не
струсившего Порфирия.
— Я всё, всё понимаю! — подскочил он к нему. — Ты лжешь и дразнишь меня, чтоб я
себя выдал…
— Да уж больше и нельзя себя выдать, батюшка, Родион Романыч. Ведь вы в
исступление пришли. Не кричите, ведь я людей позову-с!
— Лжешь, ничего не будет! Зови людей! Ты знал, что я болен, и раздражить меня
хотел, до бешенства, чтоб я себя выдал, вот твоя цель! Нет, ты фактов подавай! Я всё понял!
У тебя фактов нет, у тебя одни только дрянные, ничтожные догадки, заметовские!.. Ты знал
мой характер, до исступления меня довести хотел, а потом и огорошить вдруг попами да
депутатами… Ты их ждешь? а? Чего ждешь? Где? Подавай!
— Ну какие тут депутаты-с, батюшка! Вообразится же человеку! Да этак по форме и
действовать-то нельзя, как вы говорите, дела вы, родимый, не знаете… А форма не уйдет-с,
сами увидите!.. — бормотал Порфирий, прислушиваясь к дверям.