Page 188 - Преступление и наказание

него поселился, но в то же время как будто несколько опасался его. Он остановился у него по
приезде в Петербург не из одной только скаредной экономии, хотя это и было почти главною
причиной, но была тут и другая причина. Еще в провинции слышал он об Андрее
Семеновиче, своем бывшем питомце, как об одном из самых передовых молодых
прогрессистов и даже как об играющем значительную роль в иных любопытных и
баснословных кружках. Это поразило Петра Петровича. Вот эти-то мощные, всезнающие,
всех презирающие и всех обличающие кружки уже давно пугали Петра Петровича каким-то
особенным страхом, совершенно, впрочем, неопределенным. Уж конечно, сам он, да еще в
провинции, не мог ни о чем в этом роде составить себе, хотя приблизительно, точное
понятие. Слышал он, как и все, что существуют, особенно в Петербурге, какие-то
прогрессисты, нигилисты, обличители и проч., и проч., но, подобно многим, преувеличивал и
искажал смысл и значение этих названий до нелепого. Пуще всего боялся он, вот уже
несколько лет, обличения , и это было главнейшим основанием его постоянного,
преувеличенного беспокойства, особенно при мечтах о перенесении деятельности своей в
Петербург. В этом отношении он был, как говорится, испуган , как бывают иногда испуганы
маленькие дети. Несколько лет тому назад в провинции, еще начиная только устраивать
свою карьеру, он встретил два случая жестоко обличенных губернских довольно
значительных лиц, за которых он дотоле цеплялся и которые ему покровительствовали. Один
случай кончился для обличенного лица как-то особенно скандально, а другой чуть-чуть было
не кончился даже и весьма хлопотливо. Вот почему Петр Петрович положил, по приезде в
Петербург, немедленно разузнать, в чем дело, и если надо, то на всякий случай забежать
вперед и заискать у «молодых поколений наших». В этом случае надеялся он на Андрея
Семеновича и при посещении, например, Раскольникова уже научился кое-как округлять
известные фразы с чужого голоса…
Конечно, он быстро успел разглядеть в Андрее Семеновиче чрезвычайно пошленького
и простоватого человека. Но это нисколько не разуверило и не ободрило Петра Петровича.
Если бы даже он уверился, что и все прогрессисты такие же дурачки, то и тогда бы не утихло
его беспокойство. Собственно до всех этих учений, мыслей, систем (с которыми Андрей
Семенович так на него и накинулся) ему никакого не было дела. У него была своя
собственная цель. Ему надо было только поскорей и немедленно разузнать: что и как тут
случилось? В силе эти люди или не в силе? Есть ли чего бояться собственно ему, или нет?
Обличат его, если он вот то-то предпримет, или не обличат? А если обличат, то за что
именно, и за что собственно теперь обличают? Мало того: нельзя ли как-нибудь к ним
подделаться и тут же их поднадуть, если они и в самом деле сильны? Надо или не надо это?
Нельзя ли, например, что-нибудь подустроить в своей карьере именно через их же
посредство? Одним словом, предстояли сотни вопросов.
Этот Андрей Семенович был худосочный и золотушный человечек, малого роста, где-
то служивший и до странности белокурый, с бакенбардами, в виде котлет, которыми он
очень гордился. Сверх того, у него почти постоянно болели глаза. Сердце у него было
довольно мягкое, но речь весьма самоуверенная, а иной раз чрезвычайно даже заносчивая, —
что, в сравнении с фигуркой его, почти всегда выходило смешно. У Амалии Ивановны он
считался, впрочем, в числе довольно почетных жильцов, то есть не пьянствовал и за
квартиру платил исправно. Несмотря на все эти качества, Андрей Семенович действительно
был глуповат. Прикомандировался же он к прогрессу и к «молодым поколениям нашим» —
по страсти. Это был один из того бесчисленного и разноличного легиона пошляков,
дохленьких недоносков и всему недоучившихся самодуров, которые мигом пристают
непременно к самой модной ходячей идее, чтобы тотчас же опошлить ее, чтобы мигом
окарикатурить всё, чему они же иногда самым искренним образом служат.
Впрочем, Лебезятников, несмотря даже на то, что был очень добренький, тоже начинал
отчасти не терпеть своего сожителя и бывшего опекуна Петра Петровича. Сделалось это с
обеих сторон как-то невзначай и взаимно. Как ни был простоват Андрей Семенович, но все-
таки начал понемногу разглядывать, что Петр Петрович его надувает и втайне презирает и