Page 185 - Преступление и наказание

и то. Что такое этот «сюрприз»? Насмешка, что ли? Значило это что-нибудь или нет? Могло
ли под этим скрываться хоть что-нибудь похожее на факт, на положительное обвинение?
Вчерашний человек? Куда же он провалился? Где он был сегодня? Ведь если только есть
что-нибудь у Порфирия положительного, то уж, конечно, оно в связи со вчерашним
человеком…
Он сидел на диване, свесив вниз голову, облокотясь на колени и закрыв руками лицо.
Нервная дрожь продолжалась еще во всем его теле. Наконец он встал, взял фуражку,
подумал и направился к дверям.
Ему как-то предчувствовалось, что, по крайней мере на сегодняшний день, он почти
наверное может считать себя безопасным. Вдруг в сердце своем он ощутил почти радость:
ему захотелось поскорее к Катерине Ивановне. На похороны он, разумеется, опоздал, но на
поминки поспеет, и там, сейчас, он увидит Соню.
Он остановился, подумал, и болезненная улыбка выдавилась на губах его.
— Сегодня! Сегодня! — повторил он про себя, — да, сегодня же! Так должно…
Только что он хотел отворить дверь, как вдруг она стала отворяться сама. Он задрожал
и отскочил назад. Дверь отворялась медленно и тихо, и вдруг показалась фигура —
вчерашнего человека из-под земли.
Человек остановился на пороге, посмотрел молча на Раскольникова и ступил шаг в
комнату. Он был точь-в-точь как и вчера, такая же фигура, так же одет, но в лице и во
взгляде его произошло сильное изменение: он смотрел теперь как-то пригорюнившись и,
постояв немного, глубоко вздохнул. Недоставало только, чтоб он приложил при этом ладонь
к щеке, а голову скривил на сторону, чтоб уж совершенно походить на бабу.
— Что вам? — спросил помертвевший Раскольников.
Человек помолчал и вдруг глубоко, чуть не до земли, поклонился ему. По крайней мере
тронул землю перстом правой руки.
— Что вы? — вскричал Раскольников.
— Виноват, — тихо произнес человек.
— В чем?
— В злобных мыслях.
Оба смотрели друг на друга.
— Обидно стало. Как вы изволили тогда приходить, может во хмелю, и дворников в
квартал звали и про кровь спрашивали, обидно мне стало, что втуне оставили и за пьяного
вас почли. И так обидно, что сна решился. А запомнивши адрес, мы вчера сюда приходили и
спрашивали…
— Кто приходил? — перебил Раскольников, мгновенно начиная припоминать.
— Я то есть, вас обидел.
— Так вы из того дома?
— Да я там же, тогда же в воротах с ними стоял, али запамятовали? Мы и рукомесло
свое там имеем, искони. Скорняки мы, мещане, на дом работу берем… а паче всего обидно
стало…
И вдруг Раскольникову ясно припомнилась вся сцена третьего дня под воротами; он
сообразил, что кроме дворников там стояло тогда еще несколько человек, стояли и
женщины. Он припомнил один голос, предлагавший вести его прямо в квартал. Лицо
говорившего не мог он вспомнить и даже теперь не признавал, но ему памятно было, что он
даже что-то ответил ему тогда, обернулся к нему…
Так вот, стало быть, чем разрешился весь этот вчерашний ужас. Всего ужаснее было
подумать, что он действительно чуть не погиб, чуть не погубил себя из-за такого
ничтожного обстоятельства. Стало быть, кроме найма квартиры и разговоров о крови, этот
человек ничего не может рассказать. Стало быть, и у Порфирия тоже нет ничего, ничего,
кроме этого бреда , никаких фактов, кроме психологии , которая о двух концах , ничего
положительного. Стало быть, если не явится никаких больше фактов (а они не должны уже
более являться, не должны, не должны!), то… то что же могут с ним сделать? Чем же могут