Page 184 - Преступление и наказание

Раскольников.
— Ничего-с, ничего-с… — почти радостно подхватил Порфирий. — Я и сам-то-с…
Ядовитый характер у меня, каюсь, каюсь! Да вот мы увидимся-с. Если бог приведет, так и
очень, и очень увидимся-с!..
— И окончательно познаем друг друга? — подхватил Раскольников.
— И окончательно познаем друг друга, — поддакнул Порфирий Петрович и,
прищурившись, весьма серьезно посмотрел на него. — Теперь на именины-с?
— На похороны-с.
— Да, бишь, на похороны! Здоровье-то свое берегите, здоровье-то-с…
— А уж я и не знаю, чего вам пожелать с своей стороны! — подхватил Раскольников,
уже начинавший спускаться с лестницы, но вдруг опять оборачиваясь к Порфирию, —
пожелал бы больших успехов, да ведь видите, какая ваша должность комическая!
— Почему же комическая-с? — тотчас навострил уши Порфирий Петрович, тоже
повернувшийся было уйти.
— Да как же, вот этого бедного Миколку вы ведь как, должно быть, терзали и мучили,
психологически-то, на свой манер, покамест он не сознался; день и ночь, должно быть,
доказывали ему: «Ты убийца, ты убийца…» — ну а теперь, как он уж сознался, вы его опять
по косточкам разминать начнете: «Врешь, дескать, не ты убийца! Не мог ты им быть! Не
свои ты слова говоришь!» Ну, так как же после этого должность не комическая?
— Хе-хе-хе! А-таки заметили, что я сказал сейчас Николаю, что он «не свои слова
говорит»?
— Как не заметить?
— Хе-хе! Остроумны, остроумны-с. Всё-то замечаете! Настоящий игривый ум-с! И
самую-то комическую струну и зацепите… хе-хе! Это ведь у Гоголя, из писателей, говорят,
эта черта была в высшей-то степени?
— Да, у Гоголя.
— Да-с, у Гоголя-с… до приятнейшего свидания-с.
— До приятнейшего свидания…
Раскольников прошел прямо домой. Он до того был сбит и спутан, что, уже придя
домой и бросившись на диван, с четверть часа сидел, только отдыхая и стараясь хоть
сколько-нибудь собраться с мыслями. Про Николая он и рассуждать не брался: он
чувствовал, что поражен; что в признании Николая есть что-то необъяснимое, удивительное,
чего теперь ему не понять ни за что. Но признание Николая был факт действительный.
Последствия этого факта ему тотчас же стали ясны: ложь не могла не обнаружиться, и тогда
примутся опять за него. Но, по крайней мере, до того времени он свободен и должен
непременно что-нибудь для себя сделать, потому что опасность неминуемая.
Но, однако ж, в какой степени? Положение начало выясняться. Припоминая, вчерне , в
общей связи, всю свою давешнюю сцену с Порфирием, он не мог еще раз не содрогнуться от
ужаса. Конечно, он не знал еще всех целей Порфирия, не мог постигнуть всех давешних
расчетов его. Но часть игры была обнаружена, и уж, конечно, никто лучше его не мог
понять, как страшен был для него этот «ход» в игре Порфирия. Еще немного, и он мог
выдать себя совершенно, уже фактически. Зная болезненность его характера и с первого
взгляда верно схватив и проникнув его, Порфирий действовал хотя слишком решительно, но
почти наверное. Спору нет, Раскольников успел уже себя и давеча слишком
скомпрометировать, но до фактов все-таки еще не дошло; всё еще это только относительно.
Но так ли, однако же, так ли он это всё теперь понимает? Не ошибается ли он? К какому
именно результату клонил сегодня Порфирий? Действительно ли было у него что-нибудь
приготовлено сегодня? Да и что именно? Действительно ли он ждал чего или нет? Как
именно расстались бы они сегодня, если бы не подошла неожиданная катастрофа через
Николая?
Порфирий почти всю игру свою показал; конечно, рискнул, но показал, и (всё казалось
Раскольникову) если бы действительно у Порфирия было что-нибудь более, то он показал бы