Page 201 - Преступление и наказание
P. 201

почти  развеселившись, —  хотела  сказать:  носил  руки  в  карманах,  а  вышло,  что  он  по
               карманам лазил,  кхи-кхи! И заметили ль вы, Родион Романович, раз навсегда, что  все эти
               петербургские иностранцы, то есть, главное, немцы, которые к нам откудова-то приезжают,
               все  глупее  нас!  Ну  согласитесь,  ну  можно  ли  рассказывать  о  том,  что  «Карль  из  аптеки
               страхом сердце пронзиль» и что он (сопляк!), вместо того чтобы связать извозчика, «руки
               сложиль,  и  плакаль,  и  ошень  просиль».  Ах,  дурында!  И  ведь  думает,  что  это  очень
               трогательно, и не подозревает, как она глупа! По-моему, этот пьяный провиантский гораздо
               ее умнее; по крайней мере уж видно, что забулдыга, последний ум пропил, а ведь эти все
               такие чинные, серьезные… Ишь сидит, глаза вылупила. Сердится! Сердится! Ха-ха-ха! Кхи-
               кхи-кхи!
                     Развеселившись,  Катерина  Ивановна  тотчас  же  увлеклась  в  разные  подробности  и
               вдруг заговорила о том, как при помощи выхлопотанной пенсии она непременно заведет в
               своем родном городе Т… пансион для благородных девиц. Об этом еще не было сообщено
               Раскольникову  самою  Катериной  Ивановной,  и  она  тотчас  же  увлеклась  в  самые
               соблазнительные  подробности.  Неизвестно  каким  образом  вдруг  очутился  в  ее  руках  тот
               самый «похвальный лист», о котором уведомлял Раскольникова еще покойник Мармеладов,
               объясняя ему в распивочной, что Катерина Ивановна, супруга его, при выпуске из института,
               танцевала с шалью «при губернаторе и при прочих лицах». Похвальный лист этот, очевидно,
               должен был теперь послужить свидетельством о праве Катерины Ивановны самой завести
               пансион;  но  главное,  был  припасен  с  тою  целью,  чтоб  окончательно  срезать  «обеих
               расфуфыренных шлепохвостниц», на случай если б они пришли на поминки, и ясно доказать
               им,  что  Катерина  Ивановна  из  самого  благородного,  «можно  даже  сказать,
               аристократического  дома,  полковничья  дочь  и  уж  наверно  получше  иных  искательниц
               приключений, которых так много расплодилось в последнее время». Похвальный лист тотчас
               же пошел по рукам пьяных гостей, чему Катерина Ивановна не препятствовала, потому что в
               нем действительно было обозначено, en toutes lettres,161что она дочь надворного советника и
               кавалера,  а  следовательно,  и  в  самом  деле  почти  полковничья  дочь.  Воспламенившись,
               Катерина  Ивановна  немедленно  распространилась  о  всех  подробностях  будущего
               прекрасного и спокойного житья-бытья в Т…; об учителях гимназии, которых она пригласит
               для уроков в свой пансион; об одном почтенном старичке, французе Манго, который учил
               по-французски еще самое Катерину Ивановну в институте и который еще и теперь доживает
               свой век в Т… и, наверно, пойдет к ней за самую сходную плату. Дошло, наконец, дело и до
               Сони,  «которая  отправится  в  Т…  вместе  с  Катериной  Ивановной  и  будет  ей  там  во  всем
               помогать».  Но  тут  вдруг  кто-то  фыркнул  в  конце  стола.  Катерина  Ивановна  хоть  и
               постаралась тотчас же сделать вид, что с пренебрежением не замечает возникшего в конце
               стола  смеха,  но  тотчас  же,  нарочно  возвысив  голос,  стала  с  одушевлением  говорить  о
               несомненных  способностях  Софьи  Семеновны  служить  ей  помощницей,  «о  ее  кротости,
               терпении, самоотвержении, благородстве и образовании», причем потрепала Соню по щечке
               и,  привстав,  горячо  два  раза  ее  поцеловала.  Соня  вспыхнула,  а  Катерина  Ивановна  вдруг
               расплакалась, тут же заметив про самое себя, что «она слабонервная дура и что уж слишком
               расстроена,  что  пора  кончать,  и  так  как  закуска  уж  кончена,  то  разносить  бы  чай».  В  эту
               самую минуту Амалия Ивановна, уже окончательно обиженная тем, что во всем разговоре
               она не принимала ни малейшего участия и что ее даже совсем не слушают, вдруг рискнула
               на  последнюю  попытку  и,  с  потаенною  тоской,  осмелилась  сообщить  Катерине  Ивановне
               одно чрезвычайно дельное и глубокомысленное замечание о том, что в будущем пансионе
               надо обращать особенное внимание на чистое белье девиц (ди веше) и что «непремен должен
               буль одна такая хороши дам (ди даме), чтоб карашо про белье смотрель», и второе, «чтоб все
               молоды девиц тихонько по ночам никакой роман не читаль». Катерина Ивановна, которая
               действительно  была  расстроена  и  очень  устала  и  которой  уже  совсем  надоели  поминки,
               тотчас  же  «отрезала»  Амалии  Ивановне,  что  та  «мелет  вздор»  и  ничего  не  понимает;  что
               заботы об ди веше дело кастелянши, а не директрисы благородного пансиона; а что касается
               до чтения романов, так уж это просто даже неприличности, и что она просит ее замолчать.
   196   197   198   199   200   201   202   203   204   205   206