Page 201 - Преступление и наказание

почти развеселившись, — хотела сказать: носил руки в карманах, а вышло, что он по
карманам лазил, кхи-кхи! И заметили ль вы, Родион Романович, раз навсегда, что все эти
петербургские иностранцы, то есть, главное, немцы, которые к нам откудова-то приезжают,
все глупее нас! Ну согласитесь, ну можно ли рассказывать о том, что «Карль из аптеки
страхом сердце пронзиль» и что он (сопляк!), вместо того чтобы связать извозчика, «руки
сложиль, и плакаль, и ошень просиль». Ах, дурында! И ведь думает, что это очень
трогательно, и не подозревает, как она глупа! По-моему, этот пьяный провиантский гораздо
ее умнее; по крайней мере уж видно, что забулдыга, последний ум пропил, а ведь эти все
такие чинные, серьезные… Ишь сидит, глаза вылупила. Сердится! Сердится! Ха-ха-ха! Кхи-
кхи-кхи!
Развеселившись, Катерина Ивановна тотчас же увлеклась в разные подробности и
вдруг заговорила о том, как при помощи выхлопотанной пенсии она непременно заведет в
своем родном городе Т… пансион для благородных девиц. Об этом еще не было сообщено
Раскольникову самою Катериной Ивановной, и она тотчас же увлеклась в самые
соблазнительные подробности. Неизвестно каким образом вдруг очутился в ее руках тот
самый «похвальный лист», о котором уведомлял Раскольникова еще покойник Мармеладов,
объясняя ему в распивочной, что Катерина Ивановна, супруга его, при выпуске из института,
танцевала с шалью «при губернаторе и при прочих лицах». Похвальный лист этот, очевидно,
должен был теперь послужить свидетельством о праве Катерины Ивановны самой завести
пансион; но главное, был припасен с тою целью, чтоб окончательно срезать «обеих
расфуфыренных шлепохвостниц», на случай если б они пришли на поминки, и ясно доказать
им, что Катерина Ивановна из самого благородного, «можно даже сказать,
аристократического дома, полковничья дочь и уж наверно получше иных искательниц
приключений, которых так много расплодилось в последнее время». Похвальный лист тотчас
же пошел по рукам пьяных гостей, чему Катерина Ивановна не препятствовала, потому что в
нем действительно было обозначено, en toutes lettres,161что она дочь надворного советника и
кавалера, а следовательно, и в самом деле почти полковничья дочь. Воспламенившись,
Катерина Ивановна немедленно распространилась о всех подробностях будущего
прекрасного и спокойного житья-бытья в Т…; об учителях гимназии, которых она пригласит
для уроков в свой пансион; об одном почтенном старичке, французе Манго, который учил
по-французски еще самое Катерину Ивановну в институте и который еще и теперь доживает
свой век в Т… и, наверно, пойдет к ней за самую сходную плату. Дошло, наконец, дело и до
Сони, «которая отправится в Т… вместе с Катериной Ивановной и будет ей там во всем
помогать». Но тут вдруг кто-то фыркнул в конце стола. Катерина Ивановна хоть и
постаралась тотчас же сделать вид, что с пренебрежением не замечает возникшего в конце
стола смеха, но тотчас же, нарочно возвысив голос, стала с одушевлением говорить о
несомненных способностях Софьи Семеновны служить ей помощницей, «о ее кротости,
терпении, самоотвержении, благородстве и образовании», причем потрепала Соню по щечке
и, привстав, горячо два раза ее поцеловала. Соня вспыхнула, а Катерина Ивановна вдруг
расплакалась, тут же заметив про самое себя, что «она слабонервная дура и что уж слишком
расстроена, что пора кончать, и так как закуска уж кончена, то разносить бы чай». В эту
самую минуту Амалия Ивановна, уже окончательно обиженная тем, что во всем разговоре
она не принимала ни малейшего участия и что ее даже совсем не слушают, вдруг рискнула
на последнюю попытку и, с потаенною тоской, осмелилась сообщить Катерине Ивановне
одно чрезвычайно дельное и глубокомысленное замечание о том, что в будущем пансионе
надо обращать особенное внимание на чистое белье девиц (ди веше) и что «непремен должен
буль одна такая хороши дам (ди даме), чтоб карашо про белье смотрель», и второе, «чтоб все
молоды девиц тихонько по ночам никакой роман не читаль». Катерина Ивановна, которая
действительно была расстроена и очень устала и которой уже совсем надоели поминки,
тотчас же «отрезала» Амалии Ивановне, что та «мелет вздор» и ничего не понимает; что
заботы об ди веше дело кастелянши, а не директрисы благородного пансиона; а что касается
до чтения романов, так уж это просто даже неприличности, и что она просит ее замолчать.