Page 203 - Преступление и наказание
P. 203

угол, где находилась Соня.
                     Катерина Ивановна как стояла на месте, так и осталась, точно громом пораженная. Она
               понять не могла, как мог Петр Петрович отречься от хлеба-соли ее папеньки. Выдумав раз
               эту  хлеб-соль,  она  уже  ей  свято  сама  верила.  Поразил  ее  и  деловой,  сухой,  полный  даже
               какой-то презрительной угрозы тон Петра Петровича. Да и все как-то притихли мало-помалу
               при его появлении. Кроме того, что этот «деловой и серьезный» человек слишком уж резко
               не  гармонировал  со  всею  компанией,  кроме  того,  видно  было,  что  он  за  чем-то  важным
               пришел, что, вероятно, какая-нибудь необыкновенная причина могла привлечь его в такую
               компанию и что, стало быть, сейчас что-то случится, что-то будет. Раскольников, стоявший
               подле Сони, посторонился пропустить его; Петр Петрович, казалось, совсем его не заметил.
               Через минуту на пороге показался и Лебезятников; в комнату он не вошел, но остановился
               тоже  с  каким-то  особенным  любопытством,  почти  с  удивлением;  прислушивался,  но,
               казалось, долго чего-то понять не мог.
                     — Извините,  что  я,  может  быть,  прерываю,  но  дело  довольно  важное-с, —  заметил
               Петр Петрович как-то вообще и не обращаясь ни к кому в особенности, — я даже и рад при
               публике. Амалия Ивановна, прошу вас покорнейше, в качестве хозяйки квартиры, обратить
               внимание  на  мой  последующий  разговор  с  Софьей  Ивановной.  Софья  Ивановна, —
               продолжал  он,  обращаясь  прямо  к  чрезвычайно  удивленной  и  уже  заранее  испуганной
               Соне, — со стола моего, в комнате друга моего, Андрея Семеновича Лебезятникова, тотчас
               же  вслед  за  посещением  вашим,  исчез  принадлежавший  мне  государственный  кредитный
               билет сторублевого достоинства. Если каким бы то  ни было образом вы знаете и  укажете
               нам, где он теперь находится, то, уверяю вас честным словом, и беру всех в свидетели, что
               дело тем только и кончится. В противном же случае принужден буду  обратиться к мерам
               весьма серьезным, тогда… пеняйте уже на себя-с!
                     Совершенное  молчание  воцарилось  в  комнате.  Даже  плакавшие  дети  затихли.  Соня
               стояла мертво-бледная, смотрела на Лужина и ничего не могла отвечать. Она как будто еще и
               не понимала. Прошло несколько секунд.
                     — Ну-с, так как же-с? — спросил Лужин, пристально смотря на нее.
                     — Я не знаю… Я ничего не знаю… — слабым голосом проговорила наконец Соня.
                     — Нет?  Не  знаете? —  переспросил  Лужин  и  еще  несколько  секунд  помолчал. —
               Подумайте, мадемуазель, — начал он строго, но всё еще как будто увещевая, — обсудите, я
               согласен вам дать еще время на размышление. Извольте видеть-с: если б я не был так уверен,
               то  уж,  разумеется,  при  моей  опытности,  не  рискнул  бы  так  прямо  вас  обвинить;  ибо  за
               подобное,  прямое  и  гласное,  но  ложное  или  даже  только  ошибочное  обвинение  я,  в
               некотором  смысле,  сам  отвечаю.  Я  это  знаю-с.  Утром  сегодня  я  разменял,  для  своих
               надобностей,  несколько  пятипроцентных  билетов  на  сумму,  номинально,  в  три  тысячи
               рублей.  Расчет  у  меня  записан  в  бумажнике.  Придя  домой,  я  —  свидетель  тому  Андрей
               Семенович  —  стал  считать  деньги  и,  сосчитав  две  тысячи  триста  рублей,  спрятал  их  в
               бумажник,  а  бумажник  в  боковой  карман  сюртука.  На  столе  оставалось  около  пятисот
               рублей,  кредитными  билетами,  и  между  ними  три  билета,  во  сто  рублей  каждый.  В  эту
               минуту прибыли вы (по моему зову) — и всё время у меня пребывали потом в чрезвычайном
               смущении, так что даже три раза, среди разговора, вставали и спешили почему-то уйти, хотя
               разговор наш еще не был окончен. Андрей Семенович может всё это засвидетельствовать.
               Вероятно, вы сами, мадемуазель, не откажетесь подтвердить и заявить, что призывал я вас,
               через  Андрея  Семеновича,  единственно  для  того  только,  чтобы  переговорить  с  вами  о
               сиротском и беспомощном положении вашей родственницы, Катерины Ивановны (к которой
               я не мог прийти на поминки), и о том, как бы полезно было устроить в ее пользу что-нибудь
               вроде  подписки,  лотереи  или  подобного.  Вы  меня  благодарили  и  даже  прослезились  (я
               рассказываю всё так, как было, чтобы, во-первых, напомнить вам, а во-вторых, показать вам,
               что  из  памяти  моей  не  изгладилась  ни  малейшая  черта).  Затем  я  взял  со  стола
               десятирублевый  кредитный  билет  и  подал  вам,  от  своего  имени,  для  интересов  вашей
               родственницы и в видах первого вспоможения. Всё это видел Андрей Семенович. Затем я вас
   198   199   200   201   202   203   204   205   206   207   208