Page 207 - Преступление и наказание
P. 207

случаю, знал наверно, что это именно сторублевый билет, потому что, когда вы стали давать
               Софье Семеновне десятирублевую бумажку, — я видел сам, — вы тогда же взяли со стола
               сторублевый билет (это я видел, потому что я тогда близко стоял, и так как у меня тотчас
               явилась одна мысль, то потому я и не забыл, что  у вас в руках билет). Вы его сложили и
               держали, зажав в руке, всё время. Потом я было опять забыл, но когда вы стали вставать, то
               из правой переложили в левую и чуть не уронили; я тут опять вспомнил, потому что мне тут
               опять  пришла  та  же  мысль,  именно,  что  вы  хотите,  тихонько  от  меня,  благодеяние  ей
               сделать. Можете представить, как я стал следить, — ну и увидел, как удалось вам всунуть ей
               в карман. Я видел, видел, я присягу приму!
                     Лебезятников  чуть  не  задыхался.  Со  всех  сторон  стали  раздаваться  разнообразные
               восклицания,  всего  больше  означавшие  удивление;  но  послышались  восклицания,
               принимавшие  и  грозный  тон.  Все  затеснились  к  Петру  Петровичу.  Катерина  Ивановна
               кинулась к Лебезятникову.
                     — Андрей Семенович! Я в вас ошиблась! Защитите ее! Один вы за нее! Она сирота, вас
               бог послал! Андрей Семенович, голубчик, батюшка!
                     И Катерина Ивановна, почти не помня, что делает, бросилась перед ним на колени.
                     — Дичь! —  завопил  взбешенный  до  ярости  Лужин, —  дичь  вы  всё  мелете,  сударь.
               «Забыл, вспомнил, забыл» — что такое! Стало быть, я нарочно ей подложил? Для чего? С
               какою целью? Что общего у меня с этой…
                     — Для чего? Вот этого-то я и сам не понимаю, а что я рассказываю истинный факт, то
               это верно! Я до того не ошибаюсь, мерзкий, преступный вы человек, что именно помню, как
               по этому поводу мне тотчас же тогда в голову вопрос пришел, именно в то время, как я вас
               благодарил и руку вам жал. Для чего же именно вы положили ей украдкой в карман? То есть
               почему именно украдкой? Неужели потому только, что хотели от меня скрыть, зная, что я
               противных  убеждений  и  отрицаю  частную  благотворительность,  ничего  не  исцеляющую
               радикально? Ну и решил, что вам действительно передо мной совестно такие куши давать, и,
               кроме  того,  может  быть,  подумал  я,  он  хочет  ей  сюрприз  сделать,  удивить  ее,  когда  она
               найдет у себя в кармане целых сто рублей. (Потому что иные благотворители очень любят
               этак размазывать свои благодеяния; я знаю). Потом мне тоже подумалось, что вы хотите ее
               испытать,  то  есть  придет  ли  она,  найдя,  благодарить?  Потом,  что  хотите  избежать
               благодарности и чтоб, ну, как это там говорится: чтоб правая рука, что ль, не знала… одним
               словом как-то этак… Ну, да мало ль мне мыслей тогда пришло в голову, так что я положил
               всё это обдумать потом, но все-таки почел неделикатным обнаружить перед вами, что знаю
               секрет. Но, однако, мне тотчас же пришел в голову опять еще вопрос: что Софья Семеновна,
               прежде чем заметит, пожалуй, чего доброго, потеряет деньги; вот почему я решился пойти
               сюда, вызвать ее и уведомить, что ей положили в карман сто рублей. Да мимоходом зашел
               прежде  в  нумер  к  госпожам  Кобылятниковым,  чтоб  занести  им  «Общий  вывод
               положительного  метода»  и  особенно  рекомендовать  статью  Пидерита  (а  впрочем,  тоже  и
               Вагнера);164потом прихожу сюда, а тут вон какая история! Ну мог ли, мог ли я иметь все эти
               мысли  и  рассуждения,  если  б я действительно не видал,  что  вы вложили ей в карман  сто
               рублей?
                     Когда Андрей Семенович кончил свои многословные рассуждения, с таким логическим
               выводом в заключении речи, то ужасно устал, и даже пот катился с его лица. Увы, он и по-
               русски-то не умел объясняться порядочно (не зная, впрочем, никакого другого языка), так
               что  он  весь,  как-то  разом,  истощился,  даже  как  будто  похудел  после  своего  адвокатского
               подвига.  Тем  не  менее  речь  его  произвела  чрезвычайный  эффект.  Он  говорил  с  таким
               азартом, с таким убеждением, что ему, видимо, все поверили. Петр Петрович почувствовал,
               что дело плохо.
                     — Какое мне дело, что вам в голову пришли там какие-то глупые вопросы, — вскричал
               он. —  Это  не  доказательство-с!  Вы  могли  всё  это  сбредить  во  сне,  вот  и  всё-с!  А  я  вам
               говорю, что вы лжете, сударь! Лжете и клевещете из какого-либо зла на меня, и именно по
               насердке  за  то,  что  я  не  соглашался  на  ваши  вольнодумные  и  безбожные  социальные
   202   203   204   205   206   207   208   209   210   211   212