Page 224 - Преступление и наказание

побудившие нас… возьми деньги, Полечка. Видишь, есть же благородные и великодушные
люди, тотчас готовые помочь бедной дворянке в несчастии. Вы видите, милостивый
государь, благородных сирот, можно даже сказать, с самыми аристократическими связями…
А этот генералишка сидел и рябчиков ел… ногами затопал, что я его обеспокоила… «Ваше
превосходительство, говорю, защитите сирот, очень зная, говорю, покойного Семена
Захарыча, и так как его родную дочь подлейший из подлецов в день его смерти оклеветал…»
Опять этот солдат! Защитите! — закричала она чиновнику, — чего этот солдат ко мне лезет?
Мы уж убежали от одного сюда из Мещанской… ну тебе-то какое дело, дурак!
— Потому по улицам запрещено-с. Не извольте безобразничать.
— Сам ты безобразник! Я всё равно как с шарманкой хожу, тебе какое дело?
— Насчет шарманки надо дозволение иметь, а вы сами собой-с и таким манером народ
сбиваете. Где изволите квартировать?
— Как, дозволение! — завопила Катерина Ивановна. — Я сегодня мужа схоронила,
какое тут дозволение!
— Сударыня, сударыня, успокойтесь, — начал было чиновник, — пойдемте, я вас
доведу… Здесь в толпе неприлично… вы нездоровы…
— Милостивый государь, милостивый государь, вы ничего не знаете! — кричала
Катерина Ивановна, — мы на Невский пойдем, — Соня, Соня! Да где ж она? Тоже плачет!
Да что с вами со всеми!.. Коля, Леня, куда вы? — вскрикнула она вдруг в испуге, — о глупые
дети! Коля, Леня, да куда ж они!..
Случилось так, что Коля и Леня, напуганные до последней степени уличною толпой и
выходками помешанной матери, увидев, наконец, солдата, который хотел их взять и куда-то
вести, вдруг, как бы сговорившись, схватили друг друга за ручки и бросились бежать. С
воплем и плачем кинулась бедная Катерина Ивановна догонять их. Безобразно и жалко было
смотреть на нее, бегущую, плачущую, задыхающуюся. Соня и Полечка бросились вслед за
нею.
— Вороти, вороти их, Соня! О глупые, неблагодарные дети!.. Поля! лови их… Для вас
же я…
Она споткнулась на всем бегу и упала.
— Разбилась в кровь! О господи! — вскрикнула Соня, наклоняясь над ней.
Все сбежались, все затеснились кругом. Раскольников и Лебезятников подбежали из
первых; чиновник тоже поспешил, а за ним и городовой, проворчав: «Эх-ма!» и махнув
рукой, предчувствуя, что дело обернется хлопотливо.
— Пошел! пошел! — разгонял он теснившихся кругом людей.
— Помирает! — закричал кто-то.
— С ума сошла! — проговорил другой.
— Господи, сохрани! — проговорила одна женщина, крестясь. — Девчоночку-то с
парнишкой зловили ли? Вона-ка, ведут, старшенькая перехватила… Вишь, сбалмошные!
Но когда разглядели хорошенько Катерину Ивановну, то увидали, что она вовсе не
разбилась о камень, как подумала Соня, а что кровь, обагрившая мостовую, хлынула из ее
груди горлом.
— Это я знаю, видал, — бормотал чиновник Раскольникову и Лебезятникову, — это
чахотка-с; хлынет этак кровь и задавит. С одною моею родственницей, еще недавно
свидетелем был, и этак стакана полтора… вдруг-с… Что же, однако ж, делать, сейчас
помрет?
— Сюда, сюда, ко мне! — умоляла Соня, — вот здесь я живу!.. Вот этот дом, второй
отсюда… Ко мне, поскорее, поскорее!.. — металась она ко всем. — За доктором пошлите…
О господи!
Стараниями чиновника дело это уладилось, даже городовой помогал переносить
Катерину Ивановну. Внесли ее к Соне почти замертво и положили на постель. Кровотечение
еще продолжалось, но она как бы начинала приходить в себя. В комнату вошли разом, кроме
Сони, Раскольников и Лебезятников, чиновник и городовой, разогнавший предварительно