Page 225 - Преступление и наказание

толпу, из которой некоторые провожали до самых дверей. Полечка ввела, держа за руки,
Колю и Леню, дрожавших и плакавших. Сошлись и от Капернаумовых: сам он, хромой и
кривой, странного вида человек с щетинистыми, торчком стоящими волосами и
бакенбардами; жена его, имевшая какой-то раз навсегда испуганный вид, и несколько их
детей, с одеревенелыми от постоянного удивления лицами и с раскрытыми ртами. Между
всею этою публикой появился вдруг и Свидригайлов. Раскольников с удивлением посмотрел
на него, не понимая, откуда он явился, и не помня его в толпе.
Говорили про доктора и про священника. Чиновник хотя и шепнул Раскольникову, что,
кажется, доктор теперь уже лишнее, но распорядился послать. Побежал сам Капернаумов.
Между тем Катерина Ивановна отдышалась, на время кровь отошла. Она смотрела
болезненным, но пристальным и проницающим взглядом на бледную и трепещущую Соню,
отиравшую ей платком капли пота со лба; наконец, попросила приподнять себя. Ее посадили
на постели, придерживая с обеих сторон.
— Дети где? — спросила она слабым голосом. — Ты привела их, Поля? О глупые!.. Ну
чего вы побежали… Ох!
Кровь еще покрывала ее иссохшие губы. Она повела кругом глазами, осматриваясь:
— Так вот ты как живешь, Соня! Ни разу-то я у тебя не была… привелось…
Она с страданием посмотрела на нее:
— Иссосали мы тебя, Соня… Поля, Леня, Коля, подите сюда… Ну, вот они, Соня, все,
бери их… с рук на руки… а с меня довольно!.. Кончен бал! Г'а!.. Опустите меня, дайте хоть
помереть спокойно…
Ее опустили опять на подушку.
— Что? Священника?.. Не надо… Где у вас лишний целковый?.. На мне нет грехов!..
Бог и без того должен простить… Сам знает, как я страдала!.. А не простит, так и не надо!..
Беспокойный бред охватывал ее более и более.175Порой она вздрагивала, обводила
кругом глазами, узнавала всех на минуту; но тотчас же сознание снова сменялось бредом.
Она хрипло и трудно дышала, что-то как будто клокотало в горле.
— Я говорю ему: «Ваше превосходительство!..» — выкрикивала она, отдыхиваясь
после каждого слова, — эта Амалия Людвиговна… ах! Леня, Коля! ручки в боки, скорей,
скорей, глиссе-глиссе, па-де-баск!176Стучи ножками… Будь грациозный ребенок.
Du hast Diamanten und Perlen…177
Как дальше-то? Вот бы спеть…
Du hast die schonsten Augen,
Madchen, was willst du mehr?178
Ну да, как не так! was willst du mehr, — выдумает же, болван!.. Ах да, вот еще:
В полдневный жар, в долине Дагестана…179
Ах, как я любила… Я до обожания любила этот романс, Полечка!.. знаешь, твой отец…
еще женихом певал… О, дни!.. Вот бы, вот бы нам спеть! Ну как же, как же… вот я и
забыла… да напомните же, как же? — Она была в чрезвычайном волнении и усиливалась
приподняться. Наконец, страшным, хриплым, надрывающимся голосом она начала,
вскрикивая и задыхаясь на каждом слове, с видом какого-то возраставшего испуга:
В полдневный жар!.. в долине!.. Дагестана!..
С свинцом в груди!..
Ваше превосходительство! — вдруг завопила она раздирающим воплем и залившись
слезами, — защитите сирот! Зная хлеб-соль покойного Семена Захарыча!.. Можно даже
сказать аристократического!..Г'а! — вздрогнула она вдруг, опамятовавшись и с каким-то
ужасом всех осматривая, но тотчас узнала Соню. — Соня, Соня! — проговорила она кротко
и ласково, как бы удивившись, что видит ее перед собой, — Соня, милая, и ты здесь?
Ее опять приподняли.
— Довольно!.. Пора!.. Прощай, горемыка!.. Уездили клячу!.. Надорвала-а-сь! —
крикнула она отчаянно и ненавистно и грохнулась головой на подушку.
Она вновь забылась, но это последнее забытье продолжалось недолго. Бледно-желтое,