Page 274 - Преступление и наказание
P. 274

лишились  мы  Александра  Григорьевича!  Со  вчерашнего  дня  в  наличности  не  имеется;
               перешел…  и,  переходя,  со  всеми  даже  перебранился…  так  даже  невежливо…  Ветреный
               мальчишка,  больше  ничего;  даже  надежды  мог  подавать;  да  вот,  подите  с  ними,  с
               блистательным-то юношеством нашим! Экзамен, что ли, какой-то хочет держать, да ведь у
               нас только бы поговорить да пофанфаронить, тем и экзамен кончится. Ведь это не то, что,
               например, вы али там господин Разумихин, ваш друг! Ваша карьера — ученая часть, и вас
               уже  не  собьют  неудачи!  Вам  все  эти  красоты  жизни,  можно  сказать, —  nihil  est,209аскет,
               монах, отшельник!.. Для вас книга, перо за ухом, ученые исследования — вот где парит ваш
               дух! Я сам отчасти… записки Ливингстона изволили читать?210
                     — Нет.
                     — А я читал. Нынче, впрочем, очень много нигилистов распространилось; ну да ведь
               оно и понятно; времена-то какие, я вас спрошу? А впрочем, я с вами… ведь вы, уж конечно,
               не нигилист! Отвечайте откровенно, откровенно!
                     — Н-нет…
                     — Нет, знаете, вы со мной откровенно, вы не стесняйтесь, как бы наедине сам себе!
               Иное дело служба, иное дело… вы думали, я хотел сказать: дружба , нет-с, не угадали! Не
               дружба, а чувство гражданина и человека, чувство гуманности и любви ко всевышнему. Я
               могу  быть  и  официальным  лицом,  и  при  должности,  но  гражданина  и  человека  я  всегда
               ощутить в себе обязан и дать отчет… Вы вот изволили заговорить про Заметова. Заметов, он
               соскандалит  что-нибудь  на  французский  манер  в  неприличном  заведении,  за  стаканом
               шампанского  или  донского, —  вот  что  такое  ваш  Заметов!  А  я,  может  быть,  так  сказать,
               сгорел от преданности и высоких чувств и сверх того имею значение, чин, занимаю место!
               Женат и имею детей. Исполняю долг гражданина и человека, а он кто, позвольте спросить?
               Отношусь к вам, как к человеку, облагороженному образованием. Вот еще этих повивальных
               бабок чрезмерно много распространяется.
                     Раскольников поднял вопросительно брови. Слова Ильи Петровича, очевидно недавно
               вышедшего из-за стола, стучали и сыпались перед ним большею частью как пустые звуки.
               Но часть их он все-таки кое-как понимал; он глядел вопросительно и не знал, чем это всё
               кончится.
                     — Я  говорю  про  этих  стриженых  девок, —  продолжал  словоохотливый  Илья
               Петрович, —  я  прозвал  их  сам  от  себя  повивальными  бабками  и  нахожу,  что  прозвание
               совершенно удовлетворительно. Хе-хе! Лезут в академию, учатся анатомии;211ну, скажите,
               я вот заболею, ну позову ли я девицу лечить себя?212Хе-хе!
                     Илья Петрович хохотал, вполне довольный своими остротами.
                     — Оно,  положим,  жажда  к  просвещению  неумеренная;  но  ведь  просветился,  и
               довольно. Зачем же злоупотреблять? Зачем же оскорблять благородные личности, как делает
               негодяй Заметов? Зачем он меня оскорбил, я вас спрошу? Вот еще сколько этих самоубийств
               распространилось, —  так  это  вы  представить  не  можете.  Всё  это  проживает  последние
               деньги  и  убивает  самого  себя.  Девчонки,  мальчишки,  старцы…  Вот  еще  сегодня  утром
               сообщено о каком-то недавно приехавшем господине. Нил Павлыч, а Нил Павлыч! как его,
               джентльмена-то, о котором сообщили давеча, застрелился-то на Петербургской?
                     — Свидригайлов, — сипло и безучастно ответил кто-то из другой комнаты.
                     Раскольников вздрогнул.
                     — Свидригайлов! Свидригайлов застрелился! — вскричал он.
                     — Как! Вы знаете Свидригайлова?
                     — Да… знаю… Он недавно приехал…
                     — Ну  да,  недавно  приехал,  жены  лишился,  человек  поведения  забубенного,  и  вдруг
               застрелился, и так скандально, что представить нельзя… оставил в своей записной книжке
               несколько слов, что он умирает в здравом рассудке и просит никого не винить в его смерти.
               Этот деньги, говорят, имел. Вы как же изволите знать?
                     — Я… знаком… моя сестра жила у них в доме гувернанткой…
                     — Ба, ба, ба… Да вы нам, стало быть, можете о нем сообщить. А вы и не подозревали?
   269   270   271   272   273   274   275   276   277   278   279