Page 278 - Преступление и наказание

почти не умолкая, о своем сыне, о своих надеждах, о будущем… Фантазии ее были иногда
очень странны. Ее тешили, ей поддакивали (она сама, может быть, видела ясно, что ей
поддакивают и только тешат ее), но она все-таки говорила…
Пять месяцев спустя после явки преступника с повинной последовал его приговор.
Разумихин виделся с ним в тюрьме, когда только это было возможно. Соня тоже. Наконец
последовала и разлука; Дуня поклялась брату, что эта разлука не навеки; Разумихин тоже. В
молодой и горячей голове Разумихина твердо укрепился проект положить в будущие три-
четыре года, по возможности, хоть начало будущего состояния, скопить хоть несколько
денег и переехать в Сибирь, где почва богата во всех отношениях, а работников, людей и
капиталов мало; там поселиться в том самом городе, где будет Родя, и… всем вместе начать
новую жизнь. Прощаясь, все плакали. Раскольников самые последние дни был очень
задумчив, много расспрашивал о матери, постоянно о ней беспокоился. Даже уж очень о ней
мучился, что тревожило Дуню. Узнав в подробности о болезненном настроении матери, он
стал очень мрачен. С Соней он был почему-то особенно неговорлив во всё время. Соня, с
помощью денег, оставленных ей Свидригайловым, давно уже собралась и изготовилась
последовать за партией арестантов, в которой будет отправлен и он. Об этом никогда ни
слова не было упомянуто между ею и Раскольниковым; но оба знали, что это так будет. В
самое последнее прощанье он странно улыбался на пламенные удостоверения сестры и
Разумихина о счастливой их будущности, когда он выйдет из каторги, и предрек, что
болезненное состояние матери кончится вскоре бедой. Он и Соня наконец отправились.
Два месяца спустя Дунечка вышла замуж за Разумихина. Свадьба была грустная и
тихая. Из приглашенных был, впрочем, Порфирий Петрович и Зосимов. Во всё последнее
время Разумихин имел вид твердо решившегося человека. Дуня верила слепо, что он
выполнит все свои намерения, да и не могла не верить: в этом человеке виднелась железная
воля. Между прочим, он стал опять слушать университетские лекции, чтобы кончить курс. У
них обоих составлялись поминутно планы будущего; оба твердо рассчитывали чрез пять лет
наверное переселиться в Сибирь. До той же поры надеялись там на Соню…
Пульхерия Александровна с радостью благословила дочь на брак с Разумихиным; но
после этого брака стала как будто еще грустнее и озабоченнее. Чтобы доставить ей приятную
минуту, Разумихин сообщил ей, между прочим, факт о студенте и дряхлом его отце и о том,
что Родя был обожжен и даже хворал, спасши от смерти, прошлого года, двух малюток. Оба
известия довели и без того расстроенную рассудком Пульхерию Александровну почти до
восторженного состояния. Она беспрерывно говорила об этом, вступала в разговор и на
улице (хотя Дуня постоянно сопровождала ее). В публичных каретах, в лавках, поймав хоть
какого-нибудь слушателя, наводила разговор на своего сына, на его статью, как он помогал
студенту, был обожжен на пожаре и прочее. Дунечка даже не знала, как удержать ее. Уж
кроме опасности такого восторженного, болезненного настроения, одно уже то грозило
бедой, что кто-нибудь мог припомнить фамилию Раскольникова по бывшему судебному
делу и заговорить об этом. Пульхерия Александровна узнала даже адрес матери двух
спасенных от пожара малюток и хотела непременно отправиться к ней. Наконец
беспокойство ее возросло до крайних пределов. Она иногда вдруг начинала плакать, часто
заболевала и в жару бредила. Однажды, поутру, она объявила прямо, что по ее расчетам
скоро должен прибыть Родя, что она помнит, как он, прощаясь с нею, сам упоминал, что
именно чрез девять месяцев надо ожидать его. Стала всё прибирать в квартире и готовиться к
встрече, стала отделывать назначавшуюся ему комнату (свою собственную), отчищать
мебель, мыть и надевать новые занавески и прочее. Дуня встревожилась, но молчала и даже
помогала ей устраивать комнату к приему брата. После тревожного дня, проведенного в
беспрерывных фантазиях, в радостных грезах и слезах, в ночь она заболела и наутро была
уже в жару и в бреду. Открылась горячка. Чрез две недели она умерла. В бреду вырывались у
ней слова, по которым можно было заключить, что она гораздо более подозревала в ужасной
судьбе сына, чем даже предполагали.
Раскольников долго не знал о смерти матери, хотя корреспонденция с Петербургом