Page 37 - Преступление и наказание
P. 37

болезнь ли порождает самое преступление или само преступление, как-нибудь по особенной
               натуре своей, всегда сопровождается чем-то вроде болезни? — он еще не чувствовал себя в
               силах разрешить.
                     Дойдя  до  таких  выводов,  он  решил,  что  с  ним  лично,  в  его  деле,  не  может  быть
               подобных болезненных переворотов, что рассудок и воля останутся при нем, неотъемлемо,
               во всё время исполнения задуманного, единственно по той причине, что задуманное им  —
               «не  преступление»…  Опускаем  весь  тот  процесс,  посредством  которого  он  дошел  до
               последнего  решения;  мы  и  без  того  слишком  забежали  вперед…  Прибавим  только,  что
               фактические,  чисто  материальные  затруднения  дела  вообще  играли  в  уме  его  самую
               второстепенную роль. «Стоит только сохранить над ними всю волю и весь рассудок, и они, в
               свое время, все будут побеждены, когда придется познакомиться до малейшей тонкости со
               всеми подробностями дела…» Но дело не начиналось. Окончательным своим решениям он
               продолжал  всего  менее  верить,  и  когда  пробил  час,  всё  вышло  совсем  не  так,  а  как-то
               нечаянно, даже почти неожиданно.
                     Одно ничтожнейшее обстоятельство поставило его в тупик, еще прежде чем он сошел с
               лестницы.  Поровнявшись  с  хозяйкиною  кухней,  как  и  всегда  отворенною  настежь,  он
               осторожно покосился в нее глазами, чтоб оглядеть предварительно: нет ли там, в отсутствие
               Настасьи, самой хозяйки, а если нет, то хорошо ли заперты двери в ее комнате, чтоб она тоже
               как-нибудь  оттуда  не  выглянула,  когда  он  за  топором  войдет?  Но  каково  же  было  его
               изумление, когда он вдруг увидал, что Настасья не только на этот раз дома, у себя в кухне,
               но еще занимается делом: вынимает из корзины белье и развешивает на веревках! Увидев
               его, она перестала развешивать, обернулась к нему и всё время смотрела на него, пока он
               проходил. Он отвел глаза и прошел, как будто ничего не замечая. Но дело было кончено: нет
               топора! Он был поражен ужасно.
                     «И с чего взял я, — думал он, сходя под ворота, с чего взял я, что ее непременно в эту
               минуту  не  будет  дома?  Почему,  почему,  почему  я  так  наверно  это  решил?»  Он  был
               раздавлен,  даже  как-то  унижен.  Ему  хотелось  смеяться  над  собою  со  злости…  Тупая,
               зверская злоба закипела в нем.
                     Он остановился в раздумье под  воротами. Идти на  улицу, так,  для  виду, гулять, ему
               было противно; воротиться домой — еще противнее. «И какой случай навсегда потерял!» —
               пробормотал  он,  бесцельно  стоя  под  воротами,  прямо  против  темной  каморки  дворника,
               тоже отворенной. Вдруг он вздрогнул. Из каморки дворника, бывшей от него в двух шагах,
               из-под лавки направо что-то блеснуло ему в глаза… Он осмотрелся кругом  — никого. На
               цыпочках  подошел  он  к  дворницкой,  сошел  вниз  по  двум  ступенькам  и  слабым  голосом
               окликнул дворника. «Так и есть, нет дома! Где-нибудь близко, впрочем, на дворе, потому что
               дверь отперта настежь». Он бросился стремглав на топор (это был топор) и вытащил его из-
               под лавки, где он лежал между двумя поленами; тут же, не выходя, прикрепил его к петле,
               обе руки засунул в карманы и вышел из дворницкой; никто не заметил! «Не рассудок, так
               бес!» — подумал он, странно усмехаясь. Этот случай ободрил его чрезвычайно.
                     Он  шел  дорогой  тихо и  степенно  ,  не  торопясь,  чтобы  не  подать  каких  подозрений.
               Мало глядел он на прохожих, даже старался совсем не глядеть на лица и быть как можно
               неприметнее. Тут вспомнилась ему его шляпа. «Боже мой! И деньги были третьего дня, и не
               мог переменить на фуражку!» Проклятие вырвалось из души его.
                     Заглянув случайно, одним глазом, в лавочку, он увидел, что там, на стенных часах, уже
               десять минут восьмого. Надо было и торопиться, и в то же время сделать крюк: подойти к
               дому в обход, с другой стороны…
                     Прежде, когда случалось ему представлять всё это в воображении, он иногда думал, что
               очень будет бояться. Но он не очень теперь боялся, даже не боялся совсем. Занимали его в
               это  мгновение  даже  какие-то  посторонние  мысли,  только  всё  ненадолго.  Проходя  мимо
               Юсупова сада,37он даже очень было занялся мыслию об устройстве высоких фонтанов и о
               том,  как  бы  они  хорошо  освежали  воздух  на  всех  площадях.  Мало-помалу  он  перешел  к
               убеждению, что если бы распространить Летний сад на всё Марсово поле и даже соединить с
   32   33   34   35   36   37   38   39   40   41   42