Page 42 - Преступление и наказание

ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, всё время, во всё это время! Старуха не заперла
за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как
мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
Он кинулся к дверям и наложил запор.
«Но нет, опять не то! Надо идти, идти…»
Он снял запор, отворил дверь и стал слушать на лестницу.
Долго он выслушивал. Где-то далеко, внизу, вероятно под воротами, громко и визгливо
кричали чьи-то два голоса, спорили и бранились. «Что они?..» Он ждал терпеливо. Наконец
разом всё утихло, как отрезало; разошлись. Он уже хотел выйти, но вдруг этажом ниже с
шумом растворилась дверь на лестницу, и кто-то стал сходить вниз, напевая какой-то мотив.
«Как это они так все шумят!» — мелькнуло в его голове. Он опять притворил за собою дверь
и переждал. Наконец всё умолкло, ни души. Он уже ступил было шаг на лестницу, как вдруг
опять послышались чьи-то новые шаги.
Эти шаги послышались очень далеко, еще в самом начале лестницы, но он очень
хорошо и отчетливо помнил, что с первого же звука, тогда же стал подозревать почему-то,
что это непременно сюда , в четвертый этаж, к старухе. Почему? Звуки, что ли, были такие
особенные, знаменательные? Шаги были тяжелые, ровные, неспешные. Вот уж он прошел
первый этаж, вот поднялся еще; всё слышней и слышней! Послышалась тяжелая одышка
входившего. Вот уж и третий начался… Сюда! И вдруг показалось ему, что он точно
окостенел, что это точно во сне, когда снится, что догоняют, близко, убить хотят, а сам точно
прирос к месту и руками пошевелить нельзя.
И наконец, когда уже гость стал подниматься в четвертый этаж, тут только он весь
вдруг встрепенулся и успел-таки быстро и ловко проскользнуть назад из сеней в квартиру и
притворить за собой дверь. Затем схватил запор и тихо, неслышно, насадил его на петлю.
Инстинкт помогал. Кончив всё, он притаился не дыша, прямо сейчас у двери. Незваный гость
был уже тоже у дверей. Они стояли теперь друг против друга, как давеча он со старухой,
когда дверь разделяла их, а он прислушивался.
Гость несколько раз тяжело отдыхнулся. «Толстый и большой, должно быть», —
подумал Раскольников, сжимая топор в руке. В самом деле, точно всё это снилось. Гость
схватился за колокольчик и крепко позвонил.
Как только звякнул жестяной звук колокольчика, ему вдруг как будто почудилось, что
в комнате пошевелились. Несколько секунд он даже серьезно прислушивался. Незнакомец
звякнул еще раз, еще подождал и вдруг, в нетерпении, изо всей силы стал дергать ручку у
дверей. В ужасе смотрел Раскольников на прыгавший в петле крюк запора и с тупым страхом
ждал, что вот-вот и запор сейчас выскочит. Действительно, это казалось возможным: так
сильно дергали. Он было вздумал придержать запор рукой, но тот мог догадаться. Голова
его как будто опять начинала кружиться. «Вот упаду!» — промелькнуло в нем, но
незнакомец заговорил, и он тотчас же опомнился.
— Да что они там, дрыхнут или передушил их кто? Тррреклятые! — заревел он как из
бочки. — Эй, Алена Ивановна, старая ведьма! Лизавета Ивановна, красота неописанная!
Отворяйте! У, треклятые, спят они, что ли?
И снова, остервенясь, он раз десять сразу, из всей мочи, дернул в колокольчик. Уж,
конечно, это был человек властный и короткий в доме.
В самую эту минуту вдруг мелкие, поспешные шаги послышались недалеко на
лестнице. Подходил еще кто-то. Раскольников и не расслышал сначала.
— Неужели нет никого? — звонко и весело закричал подошедший, прямо обращаясь к
первому посетителю, всё еще продолжавшему дергать звонок. — Здравствуйте, Кох!
«Судя по голосу, должно быть, очень молодой», — подумал вдруг Раскольников.
— Да черт их знает, замок чуть не разломал, — отвечал Кох. — А вы как меня изволите
знать?
— Ну вот! А третьего-то дня, в «Гамбринусе», три партии сряду взял у вас на
биллиарде!