Page 38 - Преступление и наказание

дворцовым Михайловским садом, то была бы прекрасная и полезнейшая для города вещь.
Тут заинтересовало его вдруг: почему именно, во всех больших городах, человек не то что
по одной необходимости, но как-то особенно наклонен жить и селиться именно в таких
частях города, где нет ни садов, ни фонтанов, где грязь и вонь, и всякая гадость. Тут ему
вспомнились его собственные прогулки по Сенной, и он на минуту очнулся. «Что за
вздор, — подумал он. — Нет, лучше совсем ничего не думать!»
«Так, верно, те, которых ведут на казнь, прилепливаются мыслями ко всем предметам,
которые им встречаются на дороге»,38— мелькнуло у него в голове, но только мелькнуло
как молния; он сам поскорей погасил эту мысль… Но вот уже и близко, вот и дом, вот и
ворота. Где-то вдруг часы пробили один удар. «Что это, неужели половина восьмого? Быть
не может, верно, бегут!»
На счастье его, в воротах опять прошло благополучно. Мало того, даже, как нарочно, в
это самое мгновение только что перед ним въехал в ворота огромный воз сена, совершенно
заслонявший его всё время, как он проходил подворотню, и чуть только воз успел выехать из
ворот во двор, он мигом проскользнул направо. Там, по ту сторону воза, слышно было,
кричали и спорили несколько голосов, но его никто не заметил и навстречу никто не
попался. Много окон, выходивших на этот огромный квадратный двор, было отперто в эту
минуту, но он не поднял головы — силы не было. Лестница к старухе была близко, сейчас из
ворот направо. Он уже был на лестнице…
Переведя дух и прижав рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз
топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и
лестница на ту пору стояла совсем пустая; все двери были заперты; никого-то не
встретилось. Во втором этаже одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и в
ней работали маляры, но те и не поглядели. Он постоял, подумал и пошел дальше. «Конечно,
было бы лучше, если б их здесь совсем не было, но… над ними еще два этажа».
Но вот и четвертый этаж, вот и дверь, вот и квартира напротив; та, пустая. В третьем
этаже, по всем приметам, квартира, что прямо под старухиной, тоже пустая: визитный билет,
прибитый к дверям гвоздочками, снят — выехали!.. Он задыхался. На одно мгновение
пронеслась в уме его мысль: «Не уйти ли?» Но он не дал себе ответа и стал прислушиваться
в старухину квартиру: мертвая тишина. Потом еще раз прислушался вниз на лестницу,
слушал долго, внимательно… Затем огляделся в последний раз, подобрался, оправился и еще
раз попробовал в петле топор. «Не бледен ли я… очень? — думалось ему, — не в особенном
ли я волнении? Она недоверчива… Не подождать ли еще… пока сердце перестанет?..»
Но сердце не переставало. Напротив, как нарочно, стучало сильней, сильней, сильней…
Он не выдержал, медленно протянул руку к колокольчику и позвонил. Через полминуты еще
раз позвонил, погромче.
Нет ответа. Звонить зря было нечего, да ему и не к фигуре. Старуха, разумеется, была
дома, но она подозрительна и одна. Он отчасти знал ее привычки… и еще раз плотно
приложил ухо к двери. Чувства ли его были так изощрены (что вообще трудно
предположить), или действительно было очень слышно, но вдруг он различил как бы
осторожный шорох рукой у замочной ручки и как бы шелест платья о самую дверь. Кто-то
неприметно стоял у самого замка и точно так же, как он здесь, снаружи, прислушивался,
притаясь изнутри и, кажется, тоже приложа ухо к двери…
Он нарочно пошевелился и что-то погромче пробормотал, чтоб и виду не подать, что
прячется; потом позвонил в третий раз, но тихо, солидно и без всякого нетерпения.
Вспоминая об этом после, ярко, ясно, — эта минута отчеканилась в нем навеки, — он понять
не мог, откуда он взял столько хитрости, тем более что ум его как бы померкал мгновениями,
а тела своего он почти и не чувствовал на себе… Мгновение спустя послышалось, что
снимают запор.

VII