Page 40 - Преступление и наказание

полу, хотя и успела еще поднять обе руки к голове. В одной руке еще продолжала держать
«заклад». Тут он изо всей силы ударил раз и другой, всё обухом и всё по темени. Кровь
хлынула, как из опрокинутого стакана, и тело повалилось навзничь. Он отступил, дал упасть
и тотчас же нагнулся к ее лицу; она была уже мертвая. Глаза были вытаращены, как будто
хотели выпрыгнуть, а лоб и всё лицо были сморщены и искажены судорогой.
Он положил топор на пол, подле мертвой, и тотчас же полез ей в карман, стараясь не
замараться текущею кровию, — в тот самый правый карман, из которого она в прошлый раз
вынимала ключи. Он был в полном уме, затмений и головокружений уже не было, но руки
всё еще дрожали. Он вспомнил потом, что был даже очень внимателен, осторожен, старался
всё не запачкаться… Ключи он тотчас же вынул; все, как и тогда, были в одной связке, на
одном стальном обручке. Тотчас же он побежал с ними в спальню. Это была очень
небольшая комната, с огромным киотом образов. У другой стены стояла большая постель,
весьма чистая, с шелковым, наборным из лоскутков, ватным одеялом. У третьей стены был
комод. Странное дело: только что он начал прилаживать ключи к комоду, только что
услышал их звякание, как будто судорога прошла по нем. Ему вдруг опять захотелось
бросить всё и уйти. Но это было только мгновение; уходить было поздно. Он даже
усмехнулся на себя, как вдруг другая тревожная мысль ударила ему в голову. Ему вдруг
почудилось, что старуха, пожалуй, еще жива и еще может очнуться. Бросив ключи, и комод,
он побежал назад, к телу, схватил топор и намахнулся еще раз над старухой, но не опустил.
Сомнения не было, что она мертвая. Нагнувшись и рассматривая ее опять ближе, он увидел
ясно, что череп был раздроблен и даже сворочен чуть-чуть на сторону. Он было хотел
пощупать пальцем, но отдернул руку; да и без того было видно. Крови между тем натекла
уже целая лужа. Вдруг он заметил на ее шее снурок, дернул его, но снурок был крепок и не
срывался; к тому же намок в крови. Он попробовал было вытащить так, из-за пазухи, но что-
то мешало, застряло. В нетерпении он взмахнул было опять топором, чтобы рубнуть по
снурку тут же, по телу, сверху, но не посмел, и с трудом, испачкав руки и топор, после
двухминутной возни, разрезал снурок, не касаясь топором тела, и снял; он не ошибся —
кошелек. На снурке были два креста, кипарисный и медный, и, кроме того,
финифтяный39образок; и тут же вместе с ними висел небольшой, замшевый, засаленный
кошелек, с стальным ободком и колечком. Кошелек был очень туго набит; Раскольников
сунул его в карман, не осматривая, кресты сбросил старухе на грудь и, захватив на этот раз и
топор, бросился обратно в спальню.
Он спешил ужасно, схватился за ключи и опять начал возиться с ними. Но как-то всё
неудачно: не вкладывались они в замки. Не то чтобы руки его так дрожали, но он всё
ошибался: и видит, например, что ключ не тот, не подходит, а всё сует. Вдруг он припомнил
и сообразил, что этот большой ключ, с зубчатою бородкой, который тут же болтается с
другими маленькими, непременно должен быть вовсе не от комода (как и в прошлый раз ему
на ум пришло), а от какой-нибудь укладки, и что в этой-то укладке, может быть, всё и
припрятано. Он бросил комод и тотчас же полез под кровать, зная, что укладки обыкновенно
ставятся у старух под кроватями. Так и есть: стояла значительная укладка, побольше аршина
в длину, с выпуклою крышей, обитая красным сафьяном, с утыканными по нем стальными
гвоздиками. Зубчатый ключ как раз пришелся и отпер. Сверху, под белою простыней, лежала
заячья шубка, крытая красным гарнитуром; под нею было шелковое платье, затем шаль, и
туда, вглубь, казалось всё лежало одно тряпье. Прежде всего он принялся было вытирать об
красный гарнитур свои запачканные в крови руки. «Красное, ну а на красном кровь
неприметнее», — рассудилось было ему, и вдруг он опомнился: «Господи! С ума, что ли, я
схожу?» — подумал он в испуге.
Но только что он пошевелил это тряпье, как вдруг, из-под шубки, выскользнули
золотые часы. Он бросился всё перевертывать. Действительно, между тряпьем были
перемешаны золотые вещи — вероятно, всё заклады, выкупленные и невыкупленные, —
браслеты, цепочки, серьги, булавки и проч. Иные были в футлярах, другие просто обернуты
в газетную бумагу, но аккуратно и бережно, в двойные листы, и кругом обвязаны тесемками.