Page 39 - Преступление и наказание

Дверь, как и тогда, отворилась на крошечную щелочку, и опять два вострые и
недоверчивые взгляда уставились на него из темноты. Тут Раскольников потерялся и сделал
было важную ошибку.
Опасаясь, что старуха испугается того, что они одни, и не надеясь, что вид его ее
разуверит, он взялся за дверь и потянул ее к себе, чтобы старуха как-нибудь не вздумала
опять запереться. Увидя это, она не рванула дверь к себе обратно, но не выпустила и ручку
замка, так что он чуть не вытащил ее, вместе с дверью, на лестницу. Видя же, что она стоит в
дверях поперек и не дает ему пройти, он пошел прямо на нее. Та отскочила в испуге, хотела
было что-то сказать, но как будто не смогла и смотрела на него во все глаза.
— Здравствуйте, Алена Ивановна, — начал он как можно развязнее, но голос не
послушался его, прервался и задрожал, — я вам… вещь принес… да вот лучше пойдемте
сюда… к свету… — И, бросив ее, он прямо, без приглашения, прошел в комнату. Старуха
побежала за ним; язык ее развязался.
— Господи! Да чего вам?.. Кто такой? Что вам угодно?
— Помилуйте, Алена Ивановна… знакомый ваш… Раскольников… вот, заклад принес,
что обещался намедни… — И он протягивал ей заклад.
Старуха взглянула было на заклад, но тотчас же уставилась глазами прямо в глаза
незваному гостю. Она смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло с минуту; ему
показалось даже в ее глазах что-то вроде насмешки, как будто она уже обо всем догадалась.
Он чувствовал, что теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что кажется, смотри
она так, не говори ни слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее.
— Да что вы так смотрите, точно не узнали? — проговорил он вдруг тоже со злобой. —
Хотите берите, а нет — я к другим пойду, мне некогда.
Он и не думал это сказать, а так, само вдруг выговорилось.
Старуха опомнилась, и решительный тон гостя ее, видимо, ободрил.
— Да чего же ты, батюшка, так вдруг… что такое? — спросила она, смотря на заклад.
— Серебряная папиросочница: ведь я говорил прошлый раз.
Она протянула руку.
— Да чтой-то вы какой бледный? Вот и руки дрожат! Искупался, что ль, батюшка?
— Лихорадка, — отвечал он отрывисто. — Поневоле станешь бледный… коли есть
нечего, — прибавил он, едва выговаривая слова. Силы опять покидали его. Но ответ
показался правдоподобным; старуха взяла заклад.
— Что такое? — спросила она, еще раз пристально оглядев Раскольникова и взвешивая
заклад на руке.
— Вещь… папиросочница… серебряная… посмотрите.
— Да чтой-то, как будто и не серебряная… Ишь навертел.
Стараясь развязать снурок и оборотясь к окну, к свету (все окна у ней были заперты,
несмотря на духоту), она на несколько секунд совсем его оставила и стала к нему задом. Он
расстегнул пальто и высвободил топор из петли, но еще не вынул совсем, а только
придерживал правою рукой под одеждой. Руки его были ужасно слабы; самому ему
слышалось, как они, с каждым мгновением, всё более немели и деревенели. Он боялся, что
выпустит и уронит топор… вдруг голова его как бы закружилась.
— Да что он тут навертел! — с досадой вскричала старуха и пошевелилась в его
сторону.
Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его
обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на
голову обухом. Силы его тут как бы не было. Но как только он раз опустил топор, тут и
родилась в нем сила.
Старуха, как и всегда, была простоволосая. Светлые с проседью, жиденькие волосы ее,
по обыкновению жирно смазанные маслом, были заплетены в крысиную косичку и
подобраны под осколок роговой гребенки, торчавшей на ее затылке. Удар пришелся в самое
темя, чему способствовал ее малый рост. Она вскрикнула, но очень слабо, и вдруг вся осела к